— Никки, не надо меня теснить.
— От нее пахнет правдой, — сказал он, все еще слишком близко.
Джейкоб кивнул, но сказал:
— Чуть подальше, Никки. Не надо нам случайных прикосновений.
Никки сделал пару шагов назад, и я пошла за Джейкобом, глядя в его широкую спину, а сзади меня конвоировал Никки. Не было ни разговоров, ни вопросов: мы просто шли к двери. Мило, что клиент не заставил нас идти через вход для слуг. Кстати, в новых особняках есть ли входы для слуг?
— Вопросов не задаешь, — заметил Никки.
— Ага.
— Почти все спрашивают, особенно женщины. Они всегда слишком много говорят.
Джейкоб позвонил в звонок, в доме раздался густой мелодичный звук.
— У тебя в привычку вошло похищать женщин?
— Работа есть работа.
— Это да, — согласилась я.
Мы прислушались к птичьей трели. Где-то далеко кто-то косил газон мощной косилкой.
— Они нервничают, потому и разговаривают.
— Сейчас только ты разговариваешь, Никки.
— А я не нервничаю, — сказал он, но слишком быстро сказал, с некоторой напряженной интонацией.
— Врешь, — ответила я спокойно.
— Брось, Никки, — сказал Джейкоб и слегка расправил плечи. Я поняла, что он услышал то, чего я не слышала. Через секунду отворилась дверь, и я оказалась лицом к лицу с Тони Беннингтоном.
— Мать твою, — сказала я.
Он настолько с виду казался более нормальным, чем Натали Зелл. Обычный убитый горем муж, который пытался торговаться с Господом, чтобы тот вернул ему жену. Но когда Господь не стал слушать, он попытался договориться с кем-нибудь другим, чуть пониже неба. Если Бог тебя игнорирует, дьявол становится намного симпатичнее.
— Так-то лучше, — сказал Никки. — Ты и правда не знала.
Но это он сказал мне в спину, и не знаю, слышал ли его «клиент». Если слышал, то мне абсолютно плевать.
— Окажите честь моему дому, миз Блейк.
Он даже сделал широкий приглашающий жест рукой внутрь дома. Я подавила в себе очень сильное желание врезать ему в челюсть.
Никки перехватил мою правую руку — рукав и его перчатка не допустили контакта кожи с кожей, но держал он крепко. Наклонившись, он прошептал:
— Бить клиента — это не поможет.
— Почувствовал, как я напряглась? — спросила я шепотом.
— Ага.
Я стала было возражать, что не собиралась всерьез бить Беннингтона, но это могло бы оказаться неправдой. Я хотела его ударить, очень хотела. Очевидно, нервозность и тот страх, который я себе не позволяла чувствовать, переходили в агрессию. Ну и хорошо, блин, меня устраивает.
Конечно, от этой злости львица стала пробираться вперед через метафорическую траву, припадая к земле. Мне пришлось закрыть глаза и выровнять дыхание. Вдох, выдох, медленно, ровно. Контролируя дыхание, контролируешь эмоции. Решив, что могу посмотреть на Беннингтона, не испытывая желания дать ему в морду, я открыла глаза.
Он смотрел на меня, серые глаза глядели неуверенно, как у человека, который купил собаку, но ничего заранее о ней не выяснил, и сейчас собака собирается сожрать кота.
— Я понимаю ваш гнев на меня, миз Блейк. И мне искренне жаль, что до этого дошло.
Эхо тех слов, что я сказала ему у себя в офисе. Я искренне соболезновала его утрате, искренне сожалела, что не могу ему помочь. Воспоминание никак не помогло мне пригасить гнев — он полыхнул снова, и опять рука Никки сжалась у меня на запястье. Она мне напомнила, что лишь мое самообладание стоит сейчас между моими любимыми — и пулей снайпера. Я должна сдержаться.
— Вы хотите поднять свою жену как зомби, — сказала я совершенно пустым голосом.
Где-то внутри себя я начала сворачиваться, складываться, уходя в то тихое место, куда ухожу, убивая не в перестрелке, а наводя пистолет и спуская курок, имея время и возможность передумать. В то безмолвие, когда я решаю отнять жизнь, имея возможность ее сохранить. Когда я решаю, что стоящий передо мной заслуживает смерти, и совесть оставалась у меня чистой. Вот сейчас как раз был такой момент, и он помог мне остудить охоту львицы. Холодное это место — в которое я ухожу, когда убиваю.
Я представила себе Беннингтона с моей пулей во лбу, и жить стало приятнее. Картинка помогла мне улыбнуться ему и успокоиться.
— Она спокойна, — сказал Никки, отпуская меня.
— Ага, — ответил Джейкоб. — Как бывает спокоен Сайлас.
Он всматривался мне в лицо, и не метафизические способности помогли ему понять выражение моего лица и безмятежность взгляда.