Я подумала отказаться от руки, но все равно мне нужно было из всего этого выбраться, сохранив жизнь всем своим — следовательно, дружелюбие лучше недружелюбия.
Рука Джейкоба сомкнулась на моей — и это была просто рука. Он закрыл свои щиты так плотно, что ничего не просачивалось — оборотень его силы умеет ставить крепкие щиты. У менее сильных или у новичков щиты текут, и течь тем больше, чем ближе к полнолунию. А Джейкобу это было проще, чем удержать свет зажженной свечи под сосудом, как в евангельской притче.
Он бережно помог мне сесть. Мир не закружился, но вспыхнула боль справа — от челюсти до виска, будто только и ждала, пока я сяду.
Джейкоб встал рядом со мной на одно колено, все еще держа меня за руку.
— И как самочувствие?
— Болят голова и лицо, но если честно, я удивлена, что не хуже. Аспирина бы сейчас неплохо.
— Не стоит. На случай, если есть кровотечение в черепе, лучше не принимать ничего, разжижающего кровь. — Он убрал руку, и я не стала ее удерживать. — Вроде бы ты падать не собираешься. Посиди так пару минут, а потом Ник поможет тебе встать. Я снова пойду успокаивать клиента.
Он сказал это с отвращением, но встал и вышел, приподняв перекошенную дверь, чтобы ее за собой закрыть. Все равно луна подсвечивала почти весь ее контур. Сарай был так стар, что я вполне могла бы оторвать доску в стене и выйти. Может, Ник для того здесь и сидел, чтобы этого не произошло.
— Где мы? — спросила я.
— В старом сарае, — ответил он.
Я выдала ему взгляд, какого этот ответ заслуживал — Ник в ответ улыбнулся.
— Ты меня понял, Никки.
— Я думаю, мы в сарае смотрителя, но сейчас это место, где тебя можно спрятать, пока ты не придешь в себя настолько, чтобы поднять мертвую.
Сделав глубокий вдох, я поняла, что чую запах старого мрамора. Почти всю свою взрослую жизнь я его ощущаю — у мрамора есть запах, если стоять достаточно близко или если мрамора много.
— Я так понимаю, мы на кладбище, где похоронена Ильза Беннингтон.
— Откуда ты знаешь, что мы на кладбище?
Я подумала, что бы соврать, но решила приберечь ложь на потом.
— Чувствую запах мраморных надгробий.
Он тоже втянул в себя воздух:
— Я тоже, но не знал, чувствуешь ли его ты. Ты же не перекидываешься — или так нам говорили.
— Пока нет, — сказала я.
— Почему ты так говоришь?
Я пожала плечами:
— Всегда есть шанс, что в один прекрасный день мое тело переменится полностью. Моя ситуация слишком редка, чтобы давать далекие прогнозы. Так здесь похоронена Ильза?
— Да, он нашел старое кладбище, где уже не хоронят, чтобы нам не помешали.
— Ага. Без должных разрешений тебя могут арестовать за нарушение покоя мертвецов или еще за что-нибудь похуже.
Я повернула голову — и тут же боль стала сильнее, будто от ушиба каких-то мышц и связок. Ну, так как я могла быть сейчас мертвой, то ничего страшного. Вампирские метки Жан-Клода чертовски меня усилили, и убить меня трудно. Вспомнив о нем, я подумала, что сейчас уже ночь и я могу с ним связаться просто силой мысли.
— У тебя не получится с помощью метафизики связаться с твоим мастером-вампиром или с кем бы то ни было, Анита.
Как будто он мои мысли прочитал, хотя я чем угодно ручаюсь, что это было просто совпадение.
— Но я не...
— Ты оказалась метафизически сильнее, чем мы рассчитывали, и Джейкоб вызвал колдунью нашей группы. Она что-то такое сделала, что с этой территории тебе ни с кем не связаться ментально.
— А если кто-то попытается связаться со мной?
Он покачал головой:
— Вряд ли, Эллен свое дело знает и работает очень тщательно, да к тому же мы в двух часах езды за городом. Если даже твои ребята пробьются, Джейкоб в любом случае успеет дать снайперам команду закончить работу.
Моя была очередь понять, врет он или нет. Я втянула в себя прохладный воздух, пахнущий землей — и ничего. Он был пуст и мирен, как стоячий пруд. Какое-то ощущение дзен, очень не похожее на то, что обычно от оборотней.
— И еще: если Джейкоб или Эллен почувствуют, что ты пытаешься преодолеть ее барьер, Мика Каллахан умрет.
Это он сказал без малейшего изменения интонации, лишь пульс у него едва заметно зачастил.
Вот от этой безинтонационности у меня свело живот судорогой. Это было даже хуже, чем то, что он будничным тоном говорил об уничтожении того, кого я люблю, той оси, на которой вращается мое счастье. И то, что его это не волнует, было мне на пользу, но и во вред. Во вред — потому что при отсутствии эмоций партнером труднее манипулировать, а на пользу — потому что успокоило, помогло понять правила или их отсутствие. В эту игру я смогу играть.