Пришлось подавить в себе желание проверить барьер, который она поставила, — как пробуют запертую дверь, на всякий случай. Если эта Эллен вообще что-то умеет, она почувствует, как я испытываю барьер, и рисковать ее возможной реакцией нельзя. Если бы это была настоящая дверь, я бы ее попыталась слегка подергать, но так, чтобы не выводить стражей из терпения. А как можно «слегка подергать» метафизический барьер? Мои паранормальные возможности всегда отдают предпочтение грубой силе перед тонким исследованием, и так рисковать жизнью Мики я не могла. Но заговорила я ровным голосом — лишний балл мне за это:
— Не то чтобы я жаловалась, но почему вы все время мне грозитесь убить его первым?
— Он всего лишь твой Нимир-Радж, а остальные — звери твоего зова. Мы не знаем, какие именно возможности ты получила от своего мастера-вампира, но если ты — что-то вроде подчиненного вампира, то смерть оборотня, с которым ты связана, может привести и к твоей смерти. Ты нам нужна живой, чтобы поднять зомби, поэтому первым — Мика.
— Если их убьют...
— Да-да, ты убьешь нас всех. Мне это известно.
— Я разговаривала, пока лежала без сознания?
— Нет, но мы знаем твою репутацию. Если мы убьем кого-то, кого ты любишь, то возврата не будет, и друзьями уже нам не быть. — Он посмотрел на меня прямым взглядом, несколько испорченным упавшими на одну сторону лица прядями. Они придавали его лицу вечно молодой, несколько игривый вид, будто мальчик с такой прической вообще ничего серьезного не скажет. Но тяжесть, которая читалась в единственном глазу, была очень серьезной.
— Если вам придется убить Мику, то придется убивать и меня, потому что вы знаете: иначе я вас выслежу и убью.
— Ага. Джейкоб тебя не хочет убивать по многим причинам, но понимает: переступив определенную черту, он лишит себя выбора. — Он оперся спиной на стену сарая. — Дерево это твердое, не смотри на щели.
— Твердое или нет, но для меня эта тюрьма не слишком надежна. Зачем мы здесь?
Он слегка расцепил руки, сжимающие колени, и сказал:
— Джейкоб боится, чтобы ты меня не подчинила, как обыкновенный вампир. Я никогда раньше против него не шел, Анита, никогда. В его прайде я с девятнадцати лет, и никогда не восставал против него. Мне хочется до тебя дотронуться. Ну, да, ты красивая и все такое прочее, но дело не только в этом. У меня пальцы ноют от желания к тебе прикоснуться. Что ты со мной сделала?
Спокойствие у меня было только поверхностное: под ним пузырился страх. Может быть, он не смог бы распознать мою ложь по запаху или языку жестов, но зачем врать, если и правда сойдет?
— Я сама до конца не знаю.
Он смотрел на меня, положив голову на колени.
— Я тебе не верю.
— Ты раньше сумел почувствовать, что я лгу. Сейчас ты это чувствуешь?
— У тебя пульс зачастил, когда я заговорил о том, чтобы убить твоего Нимир-Раджа, и ты за него испугалась, так что — нет, не могу сказать. — Он нахмурился и заерзал на прохладной земле. — Почему я это тебе сказал? Надо было просто говорить, что я тебе не верю, и уж никак не давать лишней информации. Зачем я это сделал?
— Я правду сказала, Никки. Я не знаю.
— Ты могла и соврать.
— Могла бы, — ответила я. — Но тебе придется принять на веру, что не соврала.
Он посмотрел на меня взглядом, понятным даже в полутьме сарая. Взгляд, который говорил, что он ничего не принимает на веру. И он то ли засмеялся, то ли фыркнул. Все еще улыбаясь, он снова спросил:
— Что ты со мной сделала, Анита?
— Не знаю, — ответила я, и тело у меня даже стало еще спокойнее, поскольку никто в данный момент не хотел причинить вреда мне или моим близким, и адреналин стоит поэкономить на потом. Это даже не было сознательным решением — просто когда насилие или его угроза не непосредственные, я успокаиваюсь.
Улыбка у него начала гаснуть.
— Ну а если попробовать догадаться?
— Притронься ко мне, тогда я, может быть, соображу.
Это была правда. Прикосновение помогло бы мне лучше понять, что происходит, но я еще и пыталась в этой неразберихе найти союзников. Мне нужна была помощь, а он бы почувствовал, если бы я к кому-нибудь обратилась ментально. Таким образом, моим лучшим шансом на помощь был он сам.
Он крепче обхватил руками колени.
— Не думаю, что снова к тебе притронуться будет разумно, Анита.
— Но ты же хочешь этого?
— Больше всего на свете, почему я и думаю, что этого делать не надо.
Он так сильно стиснул собственные колени, что мышцы на руках выступили буграми. Я думаю, так он подавлял в себе импульс — протянуть руку через разделяющее нас маленькое расстояние и коснуться меня.