Мария Анжела достала из кармана розовую пластмассовую пудреницу, заполненную кокаином, и нюхнула прямо из неё, не заботясь о дозе. Ей стало ещё веселей. Душа пела и рвалась вперёд. Марии казалось, что она несётся по бескрайней степи на сверхмощном "Харлее-Дэвидсоне". Или может быть, это космический корабль, а она — бесстрашный и всемогущий космический рокер, победитель злобных инопланетных пришельцев?
Машина влетела в чёрное жерло тоннеля.
— Э-ге-гей! Уа-у! — заорала Мария Анжела, до отказа вдавливая в пол педаль газа.
Мотор "феррари" взревел, и машина рванулась вперёд. Выход из тоннеля сиял, как нимб над головой святого. "Феррари" стрелой вонзился это сияние.
— Уа-у! Я лечу! Я лечу! — восторженно завизжала Мария Анжела, когда на последовавшим за тоннелем повороте машина сорвалась с обрыва.
Её последние слова потонули в грохоте взрыва.
Графиня Мотерси-де-Белей не сразу сообразила, почему её хлопает по щекам толстый коренастый мужчина в белой тенниске. Мужчина что-то говорил по-итальянски.
— Кто вы такой? Оставьте меня в покое! Как вы смеете прикасаться ко мне! — возмущённо воскликнула Жозефина.
— Слава богу, вы пришли в себя! — обрадовался мужчина. — Вы упали и ударились головой. Как вы себя чувствуете? С вами всё в порядке?
— Со мной будет всё в порядке, если вы уберёте свои грязные лапы и перестанете дышать на меня чесноком, — заявила графиня.
Она поднялась на ноги и, оправив юбку, дотронулась до шишки на голове.
Мужчина обиженно посмотрел на неё и, бормоча себе под нос что-то о людской неблагодарности, удалился.
"Интересно, что я здесь делаю?" — подумала Жозефина. "И где моя машина?"
Она оглянулась вокруг, и память вернулась к ней.
— Луиджи! — воскликнула она. — Я должна догнать его!
Графиня рванулась вперёд и выскочила в переулок, в который свернули итальянец и горничная. Она буравила взглядом стены домов, безуспешно гадая, куда они могли направляться. Но всё было тщетно. На этот раз предателю Луиджи удалось от неё ускользнуть.
Сгорбившись и сразу постарев, Жозефина поплелась на рынок, но в палатке Луиджи торговал овощами его сменщик — пожилой неаполитанец с длинным хрящеватым носом и вульгарными манерами.
Графине и раньше изменяли мужчины, но гораздо чаще она первая изменяла им. Эти измены хотя иногда и задевали её гордость, не играли для неё особой роли. Жозефина относилась к мужчинам, как к забавным красивым игрушкам, утоляющим её страсть. Любовные игры были любимым и основным развлечением графини. По-настоящему она влюблялась всего два раза в жизни — в Пьера, своего мужа, и в Луиджи.
Ужасно было то, что Луиджи был последней любовью графини. Больше такое не повторится. Это был конец. Тело Жозефины старело, несмотря на ухищрения косметической хирургии, но этом дряхлеющем теле жила душа гордой восемнадцатилетней красавицы-аристократки, и этой красавице нравились только молодые, страстные, полные сил мужчины. Но теперь её время действительно прошло. Не важно, что Луиджи был с ней из-за денег и графского титула. Несмотря ни на что, они любили друг друга. Теперь наступил конец и любви, и иллюзиям, и мечтам о замужестве. Её великолепный Луиджи тискает где-то вульгарную молодую плебейку, а она, старая, жалкая и униженная бродит по улицам, лишившись даже любимого "феррари".
Конечно, Жозефина со своими деньгами могла купить себе хоть сотню молодых и красивых мужчин. Но она не хотела платить за любовь, а внушать любовь она уже была не в состоянии.
Графиня бродила по улицам Сан-Ремо, натыкаясь на прохожих. Она не замечала ярких витрин и выставленных на всеобщее обозрение меню ресторанов и кафе. Жозефина потеряла счёт времени. Её не заботило даже то, что у неё угнали машину. В её гараже стояло восемь дорогих престижных автомобилей разных марок. Автомобиль можно было купить, любовь и молодость — нет.
Почувствовав, что от усталости у неё подгибаются ноги и кружится голова, графиня уселась за столик на открытой террасе кафе, расположенного на набережной.
Её внимание привлёк пронзительный голос мальчишки, продающего вечерние газеты.
— Трагедия на итало-французской границе! — кричал мальчишка, размахивая в воздухе кипой газет. — Сегодня днём графиня Мотерси-де-Белей погибла в автокатастрофе! Читайте подробности в вечернем выпуске!
"Что?" — удивилась графиня. "Я погибла в автокатастрофе? Что за чушь!"
Она подняла руку и щёлкнула пальцами, привлекая внимание разносчика.
— Ну-ка покажи, что у тебя там? — сказала она.
На первой странице были помещены её собственная фотография, фотография Пьера и несколько кадров, на которых полицейские и спасатели с помощью лебёдки вытаскивали из пропасти обожжённые покорёженные останки "феррари".
К счастью кошелёк с деньгами и кредитными карточками оказался у неё в кармане, и графиня, расплатившись с мальчишкой, принялась жадно и недоверчиво читать сообщение о собственной смерти. Потом она глубоко задумалась.
Её размышления прервал официант, положивший перед ней переплетённое в кожу меню.
— Принесите мне дюжину устриц и шампанское, — глядя на него отсутствующим взглядом, сказала графиня. — Лучшее шампанское, которое у вас есть. У меня сегодня праздник.
— Поздравляю, сеньора, — улыбнулся официант, забирая у неё меню. И что же вы празднуете?
— Мой день рождения, — улыбнулась в ответ Жозефина.
— Вы спятили! — недоверчиво произнёс Влад Драчинский. — Вы совершенно точно спятили, если полагаете, что я буду ухлёстывать за этой испорченной капризной старухой!
— Какая старуха? Ей всего-то 34 года, — возмутился Харитон. — Это возраст самого женского расцвета. Как ты можешь называть её старухой? Кроме того, с чего ты взял, что она испорчена и капризна?
— Все принцессы испорчены и капризны, — упрямо сказал Влад. — Стефания выросла в роскоши. Она никогда ни в чём не нуждалась. Мужчины и журналисты толпами бегали за ней, а она только и делала, что из духа противоречия влюблялась в плебеев. В этом есть что-то фрейдистское. Мужчина её круга хотел бы быть лидером в браке, а плебеями можно крутить, как хочешь. Они должны быть счастливы лишь от того, что им позволяют залезть под юбку представительницы династии Гримальди. Мало ей было телохранителей, так она связалась ещё и с официантом. Не удивлюсь, если её следующим возлюбленным станет вонючий нищий араб из трущоб.
— В Монте-Карло нет трущоб, а арабы если и встречаются, то очень богатые, — заметил Харитон. — Стефания получила прекрасное воспитание, она красива и вовсе не капризна. Что плохого в том, что женщина хочет быть любимой? Может, она просто начиталась любовных романов?
— Мне плевать, чего она там начиталась, — решительно сказал Драчинский. — Она старше меня на десять лет. Если учесть вольные нравы нынешней молодёжи, будь она ещё чуть-чуть повзрослее, она по возрасту годилась бы мне в матери. Я принципиально не сплю с женщинами старше меня.
— Это у тебя комплекс, — заметил Ерофеев. — Тоже мне, любитель нимфеток нашёлся.
— С несовершеннолетними я тоже не сплю, — обиделся Влад.
— Принципиально? — подколол его Харитон.
— Идите к чёрту, — разозлился Драчинский. — Я поэт, и я свободный человек. Я делаю только то, что хочу, и я сплю лишь с теми женщинами, с которыми хочу.
— Ты считаешь себя свободным человеком? — удивлённо вскинул брови Ерофеев.
— Я не придерживаюсь теории, что свобода воли — всего лишь миф, поскольку законы природы и общества накладывают естественные ограничения на волеизъявление человека… — начал Влад.
— Нишкни, яйцеголовый! — рявкнул на него Харитон. — Ты мне тут философией мозги не пудри. Тоже мне, умник нашёлся. Ты лучше скажи мне, когда заканчивается твоя шенгенская виза!
Драчинский испуганно посмотрел на него. Вращающийся в среде излишне склонных к интеллектуальному онанизму непризнанных писателей, художников и поэтов, Влад не привык к грубым и вульгарным простонародным выражениям.
— Послезавтра, — сказал Драчинский. — А что?