В ответном письме Жорж Санд Флобер с предельной ясностью расставляет все по своим местам: «Что касается моей „недостаточности убеждений“, то увы! Убеждения вызывают у меня удушье. Я едва сдерживаю гнев и возмущение. В идеале Искусство с большой буквы, по моему мнению, не должно ничему учить, а личность настоящего художника должна проявляться в своем произведении не больше, чем божественная сущность в окружающей природе. Человек — ничто, а художественное произведение — всё!
Что касается моих друзей, то вы их называете „ваша школа“. Бьюсь об заклад, что у меня нет никакой школы! Я не признаю никакой школы. Те люди, с которыми я часто встречаюсь, находятся на пути к тому, что я ненавижу. В то же время они проявляют некоторый интерес и к тому, что волнует меня. Технические детали, местные реалии и, наконец, историческая сторона и точность описываемых вещей интересуют меня в последнюю очередь. Главное, к чему я стремлюсь, — это „красота“, которую почти совсем не ищут мои сотоварищи. Когда я испытываю восхищение или ужас, они не чувствуют ничего. Меня приводят в восторг фразы, которые кажутся им банальными. Гонкур, например, весьма счастлив, когда посреди улицы ему в голову приходит слово, которое он может вставить в книгу. Я же доволен, если мне удается написать целую страницу без повторов и созвучий»[331].
Месяц спустя, 6 февраля 1876 года, Флобер, словно ощущая в этом потребность, уточняет: «Заметьте, что мне ненавистно все, что принято называть реализмом».
И в последующие месяцы Гюстав пускает свои отравленные стрелы в сторону натурализма, «школы», которую защищают именно те люди, которых он принимает у себя дома воскресными вечерами. «Что могут дать такие лишенные смысла слова, как „натурализм“»[332]. Немного позднее, в декабре 1877 года, Тургенев получает от Флобера письмо со следующими гневными словами: «Всякий раз по понедельникам я испытываю приступ гнева, когда читаю статью Золя. После реалистов мы имеем натуралистов и импрессионистов — какой прогресс! Группа шутников, которые хотят заставить верить самих себя, да и нас с вами в то, что они открыли Средиземное море».
«Три повести» в какой-то мере являются ключом к этому литературному спору. Начатую в Конкарно «Легенду о святом Юлиане Странноприимце» Флобер продолжает писать на протяжении всей зимы. На сочинение этого произведения Гюстава вдохновил витраж кафедрального собора в Руане. Юлиан — блудный сын. Он покидает отчий дом, чтобы вести разгульную, полную приключений жизнь. В итоге он женится на дочери императора. И тут же на него нападает черная тоска. Он пытается найти утешение в охоте. В один прекрасный день он возвращается домой после этого паскалевского развлечения. Дома его ожидают двое стариков, которых в его отсутствие приютила его жена. В приступе беспричинного гнева Юлиан убивает их. И тогда ему становится понятно, что он расправился с собственными родителями. Оставив все свое богатство, он убегает из дома. Юлиан нищенствует и заканчивает свои дни, как святой, поскольку спасает одного прокаженного.
Что могло привлечь внимание Флобера в этой религиозной истории? Конечно, ее глубина, поэзия и мистика, которой насыщены христианские сюжеты в средневековой литературе. Похоже, что писатель хотел избавиться от «натурализма», ставшего основой для литературного творчества. Окрашенная в мягкие тона легенда воспринимается, как наивная сказка. Неоднозначность святого Юлиана дает Флоберу возможность отдохнуть от вредоносных миазмов, исходящих от пары глупых простаков, Бувара и Пекюше. К ним писатель намеревается еще вернуться. Помимо всего прочего, написать повесть — это еще и возможность преподать урок стиля своим молодым сотоварищам, показать, что такое «красота» в литературе и настоящая экспрессия. «Была бы идея, а слова всегда найдутся»[333].
8 марта 1876 года умирает Луиза Коле. Ее уход в мир иной, как пишет Флобер Эдме Роже де Женетт, вызывает у него «противоречивые и сложные чувства». «Ожившие в моей душе воспоминания заставили меня пересмотреть всю мою прошлую жизнь. Ваш друг, однако, за последний год заметно укрепил свое моральное состояние. Я вычеркнул из своего прошлого столько всего ненужного, чтобы иметь возможность жить дальше. <…> Мне пришла на память смерть первой жены Шарля в „Госпоже Бовари“: „Она любила его. И это главное“»[334]. Гюстав проводит полдня в воспоминаниях о прошлом… Затем принимается за работу.