А впрочем, кого винить?…
Лицо Бройслава превратилось в маску злобного зверя, зрачки стали огромными и страшными от ярости. И я была уверена — он меня ударит, а возможно и убьет. Даже в домашнем животном живет дикий зверь, в человеке имя ему ревность. У кого легкая, как укол в сердце, у кого подвластная контролю, у кого бурная и неуправляемая. Стоит разбудить ее, и она обнажит истинную суть человека, покажет, кто перед тобой: слабак или смельчак, ходячий свод комплексов или раб своих инстинктов, волевая особь или трусливая. Как она относится к тебе — как к равному или как к собственности, что бурлит в ее душе — кипящая лава или мед, в каком мирке она живет — в светлом и прекрасном или черном и грязном. Ревность не обманет, показав себя — она не поддается контролю, даже если человек сможет овладеть ею — она все равно будет владеть им и прорываться сквозь заслоны воли, проявляясь во взглядах, интонации, поступках.
Ревность — сестра страсти, и ее не скрыть. Она оружие самозащиты и арьергард эго. Как тест она проверяет личность на зрелость, заставляя совершать поступки сообразно ее эволюции.
Мне попалась сильная и достаточно зрелая личность — Бройслав не сказал мне ни слова, не тронул пальцем — он вышел, впечатав дверь в косяк, так что тот треснул.
Обиделся. Оскорбился. И все же держал себя в руках. И не оскорбил, не обидел меня, предпочел пережить неприятное состояние в одиночку, возможно, чтобы не пугать меня, а возможно, чтобы придумать коварный план мести.
Но я не боялась — я хотела ясности и, решив получить ее путем довольно опасного эксперимента, ждала финала, не жалея о своем поступке. Честном.
Могу я хоть раз позволить себе это?
Бройслав бродил по дому, маялся, пытаясь взять себя в руки, но тщетно. В душе кипела адская смесь ярости и боли, и хоть он знал ее причину, совладать с ней не мог — она просилась на выход, она мутила разум и слепила взор. Ревность, неведомая ему до сей поры, оказалась сильнее доводов рассудка, сильнее воли. Ее уколы были слишком часты и болезненны с момента встречи с Леной, но он еще надеялся совладать с ними, подчинить себе и задавить в зачатке, но, видно, лишь довел до критической массы своей сдержанностью и бегством от фактов.
Он понимал — глупо ревновать к прошлому, но впервые не мог принять веский аргумент рассудка и сдержаться. Его раздражало все: тишина в доме, встречные предметы, цвет обоев, лица охранников. В гостиной он не сдержался и, схватив вазу со стола, кинул ее в стену. Звон хрусталя и брызги осколков немного привели мужчину в себя, и он прямиком направился в подвал — в тир, чтобы расстрелять там мишени — свою ревность, боль, прошлое Елены и в первую очередь — Аббаса.
Одна мысль, что этот шакал был с Леной, приводила Бройслава в ярость, и он лупил по мишеням, расстреливая одну обойму за другой.
Охранник настороженно поглядывал на хозяина, перезаряжал обоймы, менял мишени и вот не сдержался, спросил:
— Может, автомат?
И пожалел, что не промолчал — Энеску так на него глянул, что ясно стало — следующая мишень найдена.
Точно — Бройслав, не соображая, что делает, начал стрелять в стену за охранником, складывая из пулевых отверстий его силуэт. Когда последняя пуля завершила композицию, в тире появился Гарик. Осмотрел изрытую стену, белого, как мел, охранника, злого, как гренадеры в атаке, Ориона, перезаряжающего обойму, и спросил:
— Достала?
— Принеси досье, — приказал Бройслав, впечатав обойму в паз — лучше сразу, сейчас, здесь пережить все разом, чем болеть год-два и изводить Лену и себя.
— Чего? — не понял Гарик.
— Досье!! — закричал Энеску и начал палить по косякам двери рядом с Фоминым. Тот невольно зажмурился и выставил руки, спасаясь от полетевших щепок, и с трудом переведя дух после залпа, гаркнул:
— Понял.
И поспешил скрыться.
Бройслав отложил пистолет и уставился на охранника, мечтающего рвануть вслед за начальником.
— Вон, — придал ему ускорение Орион.
Оставшись один, он достал из бара коньяк, плеснул на дно бокала и сел за стойку, хмуро поглядывая в янтарную жидкость.
`Спиртное не выход, спиртное — тупик', - напомнил себе и все же хлебнул, чтобы немного успокоиться.
На стойку лег знакомый файл.
Бройслав замер с бокалом на полпути ко рту, мрачно поглядывая на папочку, как на гремучую змею в банке. И решился: вытряхнул содержимое, начал читать.
Гарик хмуро поглядывал на друга и по его виду понимал: сейчас тир превратится в решето. Бройслав мрачнел на глазах, серел и кривился. Веко дергалось, глаза превратились в узкие щелочки дотов.
Но ничего не случилось.
Бройслав дочитал последний лист и уставился на Фомина:
— Зажигалка есть?
Тот удивился, но вытащил из кармана zippo, кинул другу.
Энеску с презрительным блеском глаз сжег бумаги, налил себе полный бокал коньяка, залпом выпил и тяжело уставился на Гарика.
— Послезавтра в двенадцать нас распишут. Приготовь все необходимое к церемонии и встреть священника. Его номер второй.
Ну, откуда что берется! — с досады хлопнул по стойке Гарик: казалось бы, очнись — ведь все ясно, ознакомился уже с «подвигами» новобрачной. Нет! Орион как истинный упрямец продолжает упираться.
— На кой тебе это надо?!
Бройслав раздраженно уставился в глаза друга, и тот подумал — сейчас кинется. Но мужчина, не глядя, жестом стряхнул бутылку коньяка на пол и процедил:
— Уходи.
— Нет. На черта тебе это надо, Бройслав, ты же понял…
— Ни черта я не понял!!… Кроме одного: девочка жила как могла. И выживала. Это прошлое. Его уже нет, — и пошел к стойке с оружием. Взял «гюрзу», прицелился. — Его уже нет. Нет.
Дал залп по единственно уцелевшей мишени.
Он еще не знал, что сделает, чтобы заставить Лену послушно поставить подписи на документах, но ночь длинная — он что-нибудь придумает. Она — его. Только его. Пусть только кто-нибудь сунется!
Гарик покачал головой: не было печали, так сами ее себе на голову в дом притащили! Оставить все, как есть? Что тогда дальше будет?
— Бройслав…
— Молчи!
— Не могу. Ты запутался в этой девке, как муха в паутине…
— А ты все не можешь понять почему, когда и как это случилось? Думаешь, мимолетный роман, а я из упрямства или от слепоты превращаю его в длительный? — Бройслав положил оружие и уперся руками в стойку, хмуро глядя перед собой. — Я только сейчас понял, насколько сильно ее люблю. Я ее ударить хотел… убил бы, наверное… Но даже руку поднять не смог. Винить?… — покачал головой. — Винить тоже не могу. Кого угодно — ее нет. Не верю я досье, интуитивно чувствую — бред, блеф.
— Не хочешь, — поправил Гарик.
— И не хочу! — развернулся к нему Бройслав. — Забыли, понял? Не было ничего.
— Хорошо. Тогда подумай, что будет.
— Что ты имеешь ввиду? Аббаса? Я решу эту проблему: не захочет мирно, уберем. Фарух, его брат, давно мечтает дело Аббаса к рукам прибрать — поможем. С мальчишкой проще договориться.
— Я про телку.
— Она моя жена!… И будущая мать моих детей. Эта тема закрыта.
— И кого она тебе родит? — не скрыл желчного сарказма Фомин. Бройслав не выдержал, схватил его за грудки, но только к стене притиснул, как сообразил: а ведь он давным — давно не испытывал такую бурю эмоций, как сейчас, не чувствовал себя настолько живым, не переживал, не волновался, не страдал.
И улыбнулся, отпуская друга:
— Девочку. Лена родит мне девочку.
Гарик остолбенел: воистину, если мужчине опротивела спокойная жизнь и нужны проблемы — нужно всего лишь завести любовницу. А уж она обеспечит и приключениями, и проблемами выше головы и из чисто женской щедрости, не только милого, но всех окружающих.
Все-таки любовь — это азартная игра, и заболеть ею, как подцепить вирус игромании, когда разум уже не котируется — есть только раж чувств, и ты идешь у него на поводу, спуская до последнего деньги, время, силы. Блажен кто в этой дурной пляске сохранит крупицу здравомыслия, возьмет себя в руки — он выживет и выплывет, остальные погибнут.