— Симптомы примечательные. Я чувствовала себя роботом — попугаем. Надо бы обидеться на тебя, — нахмурилась, изображая раздумья.
— О, нет! — фальшиво испугался Энеску. — Я искуплю! Заглажу!
И полез целоваться, а руки принялись ласкать.
— Своеобразное искупление вины, — не сдержала улыбки.
— Чем плохо, Леночка? Обещаю, ты забудешь все обиды…
— А также свои анкетные данные! — засмеялась, отдаваясь во власть его ласк, обняла его. — Странно, но на тебя я совсем не могу обидеться
— А хочешь?
— Не хочу, — призналась. — Наверное, я действительно люблю тебя. Люблю, — прошептала, любуясь чертами Бройслава. Впервые я произносила это слово всерьез и впервые не боялась привязанности к мужчине, но очень сильно страшилась его потерять. Наше с ним будущее было зыбким, напоминающим архитектурный план здания на бумаге. План есть, а здания еще нет, и будет ли — неизвестно. Но если приложить усилия, если постараться и сберечь от сторонних посягательств нашу мечту, она сбудется, уж меж собой мы как-нибудь найдем общий язык.
Аббаса я опасалась не из женской мнительности — я точно знала тип таких хищников. Он был гиеной, упорной, терпеливо следующей за добычей, ожидая пока она издохнет. Он сам не станет марать руки, но натравит других, не станет загонять нас, но сделает все, чтобы загнали другие, обескровили и ослабили, а сам постоит в стороне и посмотрит, чем дело закончится, дождется, когда дичь падет, и тогда устроит пир. И не отступит, нет. Бройслав отодвинул меня за свою спину и тем подставил себя — у шейха теперь вдвое больше желания затравить дичь, и мстительная восточная кровь легко одарит его коварным планом по осуществлению своей мечты. О, в этом я не сомневалась.
Я была далека от мысли, что Бройслав его недооценивает. Энеску осторожен, умен и хладнокровен — это плюс, но он может переоценить себя, а я не желала, чтобы из-за меня он получил проблемы, не то что пулю в спину. За Аббасом не задержится — факт. Не факт, что Бройслав понимает, какого опасного партнера решил надуть в «вист», используя крапленые карты. И за меньшие грехи Нур-Хайли к праотцам друзей отправлял, не то что партнеров.
А то, что он не найдет меня — слабое утешение, похожее на сыр в мышеловке. Наверняка и Бройслав это понимает, оттого и решил идти ва-банк.
Но, конечно, я не стану унижать его мужское достоинство, подвергая сомнению его решения — я просто подстрахую, буду вести параллельную игру, пока шейх не сделает себе харакири, не попадет в лапы своих мстительных чаяний.
Остальные жаждущие сатисфакции меня не волновали — во-первых, мелковаты, во-вторых, вменяемы, в-третьих — дважды на грабли имени меня, любимой, наступать не станут, да и с Энеску им тягаться слабо — эта Pysalia любого отпугнет. Макрухин — тем более. Дотянись, питон. В этих прериях его пустят лишь на свой обед и даже чешуей не подавятся. А друзья Савелия тем более из тени не выступят — зачем им скандал со столь значимой и веской фигурой, как Энеску во главе? Они, скорее, о содружестве помышлять начнут. Хотя подстраховаться в этом плане не мешало бы — все-таки я не святая наивность в сказки верить.
— Надеюсь, ты думаешь обо мне? — прошептал Бройслав, входя в меня.
— Конечно, — мяукнула ему в ушко, впиваясь ногтями в спину: только о тебе и думаю. И будь уверен, на этот раз я не та безответная трусишка Иволга, уж чему — чему, а защищаться научилась и смогу постоять за себя да за тебя. — Нас никто не разлучит.
— Никто.
Так началась семейная жизнь.
Лена стала для Бройслава эталоном совершенства: робкая и дерзкая, нежная и грубая, смелая и застенчивая, страстная и холодная. Он не задумывался, как в одной личности уживаются прямо противоположные качества — он был уверен — только так и может быть.
В разумных размышлениях и в капризах она была одинаково трогательной, прекрасной и привлекательной для него. Она ежедневно изумляла его, приоткрывая все новые грани своей личности. Холодно-надменный взгляд светской леди в ресторане сменялся пылким, лукавым взглядом дерзкой шалуньи, как только они выходили на улицу и садились в машину. Плавная, размеренная речь сменялась ехидными ремарками и остроумными замечаниями, легкая, едва натянутая улыбка уходила в небытие, как только Лена садилась за руль и гнала по трассе.
Ненормальная, — мрачнел Гарик, а Бройслав млел от радости и пил как нектар каждый жест, каждую эскападу любимой.
Хочешь устроить ралли?
Пожалуйста.
И они гоняли по серпантину, пытаясь обогнать ветер, и смеялись ему в «лицо».
Хочешь дикой ссоры и бурного примирения?
Пожалуйста.
Она кричала — он с улыбкой слушал ее, любуясь искаженным от гнева лицом. Даже на пике раздражения она казалась ему идеалом и вызывала желание. И шипела, вырываясь, царапалась, заводила его настолько, что он терял голову, а потом сдавалась и кричала уже от страсти.
Хочешь шокировать светские сливки, ввалившись на раут в драных джинсах и кроссовках?
Пожалуйста.
Хочешь подвеску из рубина на триста карат?
Пожалуйста.
Хочешь устроить танец живота на приеме у премьер-министра?
Хорошо.
Хочешь спеть на концерте рок-металлистов прямо на сцене?
Не проблема.
Хочешь почитать Данте в подлиннике?
Пожалуйста.
Хочешь освоить стрельбу из гранатомета? Хочешь увидеть созвездие Кассиопея и вспышку сверхновой, всю ночь наблюдать за звездным небом? Хочешь побыть в тишине и уединении? Хочешь устроить дебаты на тему исторической парадигмы или влияния ультранизких частот на биологическую систему организмов? Хочешь раскопать наследников Даган и проследить их генеалогическое древо?
Без вопросов, любимая!
Он не противился, прекрасно понимая: все, что она делает — читает ли вслух чушь из жизни светских хлыщей или поет арию Аиды в душе, устраивает стриптиз на трассе или кидает подушку в лицо, копается в архивных документах или вместе с Ким устраивает медитацию над цветком орхидеи — она делает для него, каждый час и день наполняя смыслом. Они играли, развлекая друг друга, импровизировали, ставя в тупик и заставляя соображать и находить все новые и новые варианты выхода. Они, не сговариваясь, жили по одному правилу: есть наш мир и их мирок. Наш мир — закрытая для других зона, их мирок — арена развлечений, а жизнь игра, вечная игра в разные забавы. И чего бояться, что может остановить тех, кто прошел грань жизни и смерти при жизни и в смерти? Кого жалеть было им здесь, в аду человеческого театра, где каждый играл точно так же, как они, но скрыто, искусно завуалировав свои истинные лица под маски выданных и выдуманных ролей? Они же скинули их, расправили крылья, те, что обрели благодаря своей любви, и летали без страха над адом, кружили над суетой и глупейшими целями, к которым рвалось большинство. Им не нужны были законы и правила тех, кто барахтается в лаве низких эмоций и лишь поглядывает в небо, не решаясь обрести его. У них были свои законы, свои правила — как свой, обособленный мир — островок рая посреди вод Стикса.
Орион сплавился с девушкой, как сталь со стеклом, и не представлял жизни без «Леночки».
И даже Гарик сдался, заметив как-то: `вы стоите друг друга. Оба неоднозначны'.
`Ненормальны'? — лукаво улыбнулся ему Бройслав.
`Ну-у… Есть такое'.
`Если б ты знал, друг мой, как прекрасно это безумие! И поверь мне — только в нем и стоит жить'.
Я не просто так устраивала эскапады. Я хотела выманить Аббаса и поставить точку хотя бы на эпопее с одним врагом. К тому же мне было интересно, как поведет себя Бройслав — мягкий, ласковый, безмятежно добрый и все же твердый как кокос. Я увязла в нем как муха в патоке и дошла до последней точки безумия — молилась, слушая его сонное дыхание ночью, просила Бога и всех, кто говорит, смотрит на нас с небес, об одном: даруйте ему долгую и счастливую жизнь в здравии, любви и благополучии.
Почти месяц мы жили с ним вместе и, казалось бы, пора насытиться обществом друг друга, возможно, устать, но нас только больше распаляло и сплавляло время, запутывало и опутывало настолько, что я уже не знала, где Бройслав, где я.