— Ну, нет так нет, — буркнул Ворощак. Он оторвался от створки ворот и исчез за конюшней.
Зигмусь Осика подождал, пока враг уйдёт.
— Ну и скажите вы мне, пан тренер, — проговорил он огорчённо, — что же теперь делать? На мошенничество я не пойду даже за шахту бриллиантов, во всяком случае не с Флоренцией. Даже если бы я и захотел, в итоге меня ссадят и на этом кончится. Что будет?
— Кто его прислал? — спросил Черский. — Ломжинская мафия?
— Не знаю, он не сказал. Может, и Ломжа, потому как они дураки и в лошадях ничего не понимают. Придержать Флоренцию! Пусть сами придерживают…
Черский вздохнул.
— Поберегись завтра после скачки, вот что могу тебе посоветовать. И за лошадью завтра последи. Если кто ещё с тобой станет разговаривать, попробуй объяснить, что с Флоренцией такой номер не пройдёт, и весь ипподром это знает. Я тоже по своим каналам поговорю, а вообще-то в первую очередь скажи Агате.
Зигмусь предпочитал сперва сказать Монике. Он как следует запер ворота и пошёл к телефону. Уже по дороге он решил поселиться пока в конюшне. Умоется в общежитии, прихватит ужин и вернётся…
Моника при вести о покушениях на их божество пришла в ярость и сама была готова поселиться в конюшне. Агата Вонгровская, которая второй узнала о событиях, стала действовать конструктивно. Она составила с Зигмусем расписание дежурств, приехала в пять утра, а через четверть часа столкнулась с Моникой, которая обдумывала, каким образом она смогла бы ввести лошадь на третий этаж, в квартиру своей тётки. Проблема была только в том, как тренировать лошадь на тесных и загазованных улочках Верхнего Мокотова. Вонгровская, которая собаку съела на скаковых мошенничествах, скорректировала планы Моники. Флоренцию просто ни на миг не следовало оставлять одну, а это можно устроить. И они рационально поделили вахты возле лошади.
Моника была в бешенстве, в отчаянии и готова на все.
— Пани Иоанна в своё время пользовалась в качестве оружия молотком для мяса, — сказала она свирепо. — А у меня тесак есть. Я его возьму с собой, и мне плевать, что из этого выйдет…
— Что-то будет, — отрапортовал мне Метя в субботу утром. — Завтра Флоренция идёт в первой группе на тысячу двести метров, и я слышал разговоры подозрительные, сплетни возмутительные и речи прелестные и ужас вызывающие. Вроде как Осике давали деньги за то, чтобы придержал, но он не взял. Не знаю, что из этого получится. Зато я знаю, что в этих махинациях участвует русская мафия и один букмекер, приятель Репы. Ломжинцы откланялись.
— Нич-чего не понимаю, — сказала я, рассердясь. — Если Флоренции кто-то собирается сделать что-то дурное, то я хочу, чтобы ты мне их показал…
— Репу, что ли, тебе надо показывать?!
— Да нет, этих остальных. Я на коленях поклянусь, что им в ответ тоже что-нибудь очень нехорошее сделаю! «Калаша» себе куплю!
— Это я тебе устрою, я на русском базаре как рыба в воде, — радостно предложил Метя свои услуги. — А стрелять ты умеешь?
— И очень даже хорошо, не задавай дурацких вопросов. Я собственные инициалы могу вывести выстрелами на сосульках, притом с тридцати метров, чтоб не соврать! В человека сумею попасть, если только его видно и оружие дострелит, и совесть во мне не дрогнет, тут уж могу поспорить! Свиньи, хамы, скоты.., нет, что я говорю! Скоты — самые благородные существа в сравнении с ними, с этим окаменевшим дерьмом, которое только притворяется людьми! Бесполезные отходы канализации!
— Да что такое с тобой случилось? — встревожилась Мария, впихивая под сиденье сумку с пивом. — Съела чего-нибудь? О политике разговаривала?
От негодования я стала заикаться.
— Да ладно, ладно, я ей сам скажу, — быстро согласился Метя. — Речь идёт о Флоренции…
Я успокоилась не скоро. День к волшебным не относился, так что ошибки были не в мою пользу и я проигрывала постоянно. Остатки здравого смысла велели мне ставить подешевле, потому проиграла я немного. С Моникой мне удалось перекинуться только парой слов, но они меня немного утешили. Флоренцию они своими силами берегли как зеницу ока, а Осика, по секрету сказала мне Моника, с прошлого года занимался карате и успел добиться голубого пояса. Ну совсем как моя внучка! Живая только наполовину, я дождалась воскресенья.
Флоренция шла в пятой скачке. Одни двухлетки, которые выиграли и перешли в первую группу, дистанция тысяча двести метров. Я не участвовала в дурацком разговоре и рассуждениях, кто тут может выиграть. Кто-кто, как не эта потрясающая кобыла! Я уже изучила её как следует за прошедшие недели, узнавала её издалека по масти, особой постановке хвоста, изгибу шеи, по великолепным, слегка раскосым глазам. Во всей её стати было что-то такое особенное, что трудно было определить, но запоминалось хорошо. И гарцевала она так, словно сама земля её пружинисто отталкивала…
После новостей Мети я словно окаменела. Началась пятая скачка. Флоренция на сей раз шла под номером вторым и стартовала в самой гуще. Старт получился у неё таким же, как в прошлый раз, она словно брызнула вперёд, лидировала в двух корпусах впереди остальных, поворот взяла своим методом, наклонившись вбок почти до горизонтального положения, совершенно не теряя при этом скорости. На прямой к ней приблизился жеребец Езерняка, Маркиз, который был бессменным чемпионом дерби. Зигмусь Осика совершенно не посылал лошадь, пустил её скакать по собственному усмотрению. Флоренция выиграла на четыре корпуса впереди Маркиза, и видно было, что она легко, радостно и с той же скоростью могла бы пройти ещё одну такую дистанцию.
— Дерби у нас в кармане, — высказался полковник.
— Но это ведь только в будущем году, — заметила ему пани Ада.
— Она что, каждый раз будет так прыгать? — вмешался Юрек, потому что Флоренция, ясное дело, к стартовому боксу прыгнула через барьерчик, а после финиша снова сделала два прыжка.
— Пока ей так нравится, — удовлетворённо заметила я. — Это для неё награда за выигранную скачку, и с этим уже все смирились. Если хочет — пусть себе прыгает, потому что иначе она чувствовала бы себя несчастной, обманутой и обиженной.
— Малиновский говорит, что она действительно может выиграть Большой Пардубицкий стипль-чез, — задумчиво сказал Метя. — Она, по слухам, никогда не устаёт, Я подтвердила эти слухи. Про Флоренцию я знала все, потому что Моника, пребывающая в эйфории, делилась со мной всеми подробностями касательно кобылки. В конюшне Вонгровской я бывала теперь гораздо чаще, чем когда-либо раньше, и сегодня тоже, предвидя победу Флоренции, запаслась солидным букетом петрушки и фунтом колотого сахара. Правда, впихивать во Флоренцию весь этот фунт я не собиралась, у Вонгровской было много лошадей, и они мне все нравились.
— ..И что вы думаете, весы показали? Ещё на тридцать граммов больше, чем надо! — говорил пан Вальдемар в ликующем настроении, потому что сегодня он все время выигрывал, тем более что поставил, по примеру Марии, на Флоренцию. — Два часа просидел в парилке, почти три кило потерял, и вот же черт: ещё тридцать граммов лишних! А моя очередь через десять минут! Снимай трусы, говорит мне тренер, все снимай — и на весы! Тридцать граммов: трусы, майка, вроде бы ничего не весят, а все-таки…
— Зачем это с него трусы сняли? — подозрительно спросил пан Рысь, который только что откуда-то пришёл.
— Бокс, — пояснила ему развеселившаяся Мария, которая слушала историю с самого начала. — Ему надо было войти в свою весовую категорию.