Эстер не знала, где похоронили ребенка, и похоронили ли его вообще. Фанни умоляла ее узнать о судьбе младенца, но Эстер считала, что Фанни не нужно место для страданий. Ей нужен был другой ребенок, чтобы быстрее забыть о происшедшем. Айзек ведь думал так же?
Когда отзвучал Эль Малеи Рахамим, ребе Леви снова обернулся к Джозефу:
– Вы подготовили хеспед[11]?
Джозеф начал было отвечать, но не смог вымолвить ни звука. Попытался снова.
В этот раз он смог выдавить только:
– Моя дочь была… – прежде чем его голос угас. Эстер чувствовала, как его ладонь дрожит в ее. Она обеими руками схватилась за нее и крепко сжала.
– Попробуй снова, – прошептала она.
Он задохнулся.
– Я не могу.
Ребе Леви предложил ей продолжить вместо мужа.
– Эстер, вам есть что сказать?
– Я не готова, – произнесла она и замолкла. Что можно было сказать? Каких слов было бы достаточно?
– Я могу сказать что-нибудь, – отозвался Стюарт, выступая вперед. – Если это будет, – он с опаской взглянул на Эстер, – пристойно.
Шокированная его бестактностью, Эстер не возразила, что и ребе Леви, и Стюарт посчитали за согласие.
Стюарт кашлянул, затем прочистил горло.
– Я, мм, думал, что Флоренс была потрясающей девушкой. Мы, мм, все так думали. – Его руки дрожали, и Эстер передернуло, когда он сложил предплечья на животе, а затем засунул ладони в карманы.
– Она была красивой и умной, и такой веселой, что от ее шуток лопнуть можно было. Но что мне всегда особенно нравилось…
– Достаточно, – прервала Эстер. Все мужчины обернулись к ней, шок на каждом из пяти лиц. – Я не могу это слушать.
Джозеф отпустил ее руку.
– Хотите, чтобы я продолжил? – спросил ребе.
– Здесь совершенно нечего сказать. – Эстер посмотрела Стюарту в глаза. Его лицо полыхало. – Прости. Все, что ты сказал, конечно, правда. – И она начала рыдать.
Вскоре Эйб и сын повернули лебедку и неровно опустили гроб на ремнях в землю. Ребе Леви взял ближайшую лопату, подошел к изножью могилы, где лежала горка рыхлой земли, и начал квура[12]. Горсть земли упала на гроб Флоренс с пугающим грохотом. Он передал лопату Айзеку, который из уважения к Джозефу отказался бросать на гроб землю вперед него. В руках Джозефа лопата выглядела такой тяжелой, что могла бы опрокинуть его. Эстер не заметила, как ее муж тоже постарел. Слезы лились из его глаз, когда он бросал землю в бездну – и снова, и снова. Наконец, на его лбу выступил пот, и он передал лопату ей. Эстер вытерла глаза и погладила деревянную ручку, нагретую руками Джозефа и отполированную годами использования. Металлический совок вонзился в почву. Эстер всегда задумывалась, как матери хоронят детей. Теперь она знала. Одной горстью грязи за другой.
Фанни
Фанни даже не заметила, что задремала, пока не почувствовала теплое прикосновение губ ко лбу и не открыла глаза, чтобы увидеть сидящую на краю ее больничной кровати мать.
– Давно ты здесь? – спросила Фанни, стряхивая сонный туман.
– Не очень.
– Надо было разбудить меня.
– Не думаю, – сказала Эстер.
– Я чувствую себя жуткой лентяйкой за то, что сплю средь бела дня. – Она зевнула. – Как Гусси?
– С ней все хорошо, – ответила Эстер, вставая и подходя к окну. – Конечно, она скучает по матери.
Фанни в этом сомневалась. У Гусси была Флоренс, с которой было гораздо веселее. Три дня назад, когда Флоренс привела Гусси, сманить ее с колен сестры казалось невозможным.
– Как тебе новая комната? Разве тут не мило? – спросила Фанни, широким жестом обводя новое окружение. Ей нравились выходящие на юг окна в обрамлении очаровательных цветочных штор. Мебель была такая же, как и в старой палате, разве что здесь и кровать, и туалетный столик были выкрашены в шоколадно-коричневый. – За это надо благодарить отца?
– Ну да, – сказала Эстер. – Женщины так и ходили туда-сюда по той палате, и мы представить не могли, как там можно отдохнуть. Да и часы посещения были ужасные.
– Какое папе дело до часов посещения? Он не приходит.
Эстер одарила Фанни нарочито сердитым взглядом.
– Понадобится что-то посерьезнее удобных часов посещения, чтобы затащить твоего отца в больницу.