Взять ее мать, к примеру. Гусси узнала, что мать – Фанни – снова ждет ребенка, потому что подслушала ее разговор с миссис Кингман, когда они зашли в ее магазин за парой чулок. Она догадалась, что беременность опасная, потому что слышала, как за последние месяцы дедушка несколько раз просил мать быть осторожной. И она знала, что доктор Розенталь рекомендовал строгий постельный режим в больнице Атлантик-Сити, потому что мать повторила его предписание Эстер, когда вернулась после недавнего визита ко врачу.
Бабушка с мамой долго решали, что делать с Гусси, пока мать будет лежать в постели. Вариант оставить ее с отцом – Айзеком – даже не обсуждался. Гусси знала это, потому что подслушала, как Эстер именно такими словами и сообщила Фанни: «Оставить Гусси в твоей квартире? Даже не обсуждается».
Гусси была уверена, что отец начнет протестовать, когда узнает о планах матери отправить ее на лето к бабушке и дедушке, но переезд Фанни в больницу приближался, а от него не прозвучало ни слова. За день до того, как мать легла на сохранение, она сложила в старый чемодан летнюю одежду и купальник Гусси, несколько книг, мячик и цветные карандаши. Чемодан громоздился в узкой прихожей их квартиры валуном, через который Айзеку приходилось переступать по пути на кухню. Когда Гусси не смогла больше терпеть молчания отца, она взмолилась:
– Папа, разве я не могу остаться с тобой? Здесь?
– Гусенок, – откликнулся Айзек, будто намереваясь ответить прямо, – ты представляешь, во что мы встрянем, если будем торчать тут на пару с тобой?
Гусси начала задумываться, не могла ли вся ее жизнь быть риторической – никаких прямых ответов, – когда Флоренс вернула ее в настоящее.
– Коленки и пятки вместе, помнишь? Если ты русалка, то можешь двигать только ступнями. В смысле, плавниками.
Гусси оттолкнулась от песочного дна и поползла сквозь волны, направляя себя руками и взмахивая хвостом. Как всегда, она аккуратно держала подбородок над водой.
– Как я выгляжу? – кинула она через плечо. Но Флоренс даже не смотрела в ее сторону. Вместо этого она сидела в волнах прибоя и изучала берег.
Гусси вернулась обратно и помахала ладошкой перед лицом Флоренс.
– Давай притворимся, что ты русалка в аквариуме на Стальном пирсе, а я приплыву из Австралии спасать тебя.
– Зачем меня спасать? – осведомилась Флоренс. Казалось, мыслями она все еще была далеко. – Разве мне не нравится жизнь на пирсе?
– Ты хочешь быть свободной, чтобы плавать в океане, глупая.
Флоренс повернулась к Гусси, полностью сосредотачивая на ней внимание.
– Ты абсолютно права. Я почти забыла.
Когда Флоренс и Гусси вернулись к стульям, которые Джозеф и Эстер взяли напрокат, то обнаружили там только сидящую на пледе Анну.
– Твои родители ушли на прогулку, – пояснила она Флоренс, совершенно игнорируя Гусси.
Флоренс потянулась к сумочке из плиссированной ткани, и Анна подала ее. Девушка начала в ней рыться, и из сумки выпала красная купальная шапочка. Гусси подняла ее, но Флоренс отмахнулась – она уже держала одну шпильку в ладони и еще три в зубах. Пока Флоренс закалывала короткие каштановые волосы, Гусси с восхищением разглядывала резиновую шапочку. Тетины вещи всегда были невероятно красивыми. Крошечные оттиски узора разлетались по поверхности шапочки аккуратными рядами. Каждый напоминал Гусси звездочку.
– На этом пляже обязательны купальные шапочки? – поинтересовалась Анна.
Флоренс что-то пробормотала сквозь сжатые губы, но из-за шпилек слова невозможно было разобрать, так что Гусси ответила за нее.
– Больше нет.
Анна беспричинно раздражала Гусси. Тихая и слегка непонятная в разговоре, она была милой и даже красивой – с темными волнистыми волосами, зелеными глазами и бледной кожей, которой не суждено было загореть, если Анна и дальше собиралась ходить на пляж в своих тусклых хлопковых платьях.
– Волосы попадают в глаза, когда я плаваю, – пояснила Флоренс, доставая изо рта последнюю шпильку.
– Хорошо, – сказала Анна, но получилось скорее «корошо». У нее был почти идеальный английский, но с явным акцентом, и иногда она говорила медленно, будто слова тянулись, как мягкая карамель. Часто Гусси не хватало терпения дождаться их. Мама просила Гусси быть добрее – предлагала представить, каково Анне жить на новом месте, так далеко от своих родителей, – но сочувствия это в девочке не пробуждало.
Гусси услышала высокий свист и выкрик «хэй-хо!» и повернулась – как раз когда Стюарт Уильямс спрыгнул с Набережной на горячий песок.