Буря обрушилась на каравеллу, и каравелла ринулась в ее самую гущу. Шквал и судно устремились друг к другу навстречу, словно бросились в рукопашную.
Обе мачты каравеллы перегибались назад, точно пытаясь в испуге отпрянуть от безумствующего ветра.
Однако капитан Манорини хорошо знал свое дело.
Хотя каравелла всецело оказалась во власти яростного вихря, она держалась так, как держится судно при умеренном ветре, стараясь идти только наперерез волне, подставляя нос первому порыву ветра, правый борт – последующим, из-за чего ей удавалось избегать ударов в борта и корму.
При неизменном ветре это не принесло бы никакой пользы, однако ветер стал менять направление.
Откуда-то сверху, с недосягаемой высоты, доносился протяжный мощный гул.
Тяжелое свинцовое небо обхватило каравеллу своими не знающими пощады руками и, наваливаясь на нее, пыталась опрокинуть.
Фьора, вся сжавшись от ужаса, старалась не смотреть в маленькой иллюминатор своей каюты, где была видна только безумствующая за бортом пена. Отсюда, из ее маленького и очень ненадежного убежища, буря казалась ей внутренностью собора, задрапированной траурной материей. Если еще до начала шквала кое-где среди облаков проглядывали просветы, то сейчас мрак сгустился настолько, что невозможно было даже вообразить себе, что сейчас в самом разгаре день.
Над каравеллой как будто вырос давящий каменный свод. Внизу волновалось море, скрывающее под собой страшные неизведанные глубины.
Дождь хлестал с такой силой, что казалось, будто воздух пронизывают маленькие ядра. Обстреливаемая этой картечью, поверхность моря кипела.
Наконец, раздался первый удар грома. Где-то вдалеке сверкнула молния, способная, наверное, в мгновение ока испепелить огромное судно.
Фьора вздрогнула, услышав грохот небесной колесницы и, чтобы не умереть со страху, принялась в уме вспоминать строфы из Библии.
Вначале ей пришла на ум история об Ионе, попавшем в чрев кита. Наверное, это как нельзя лучше соответствовало тому, что творилось вокруг, но отнюдь не успокоило Фьору.
Тогда она принялась вспоминать что-нибудь более светлое. На ум ей пришли строки из «Песни песней»:
Мысленно прочитав несколько строчек из «Песни песней», Фьора почувствовала, что буря не унимается, а, напротив, усиливается.
Это повергло ее в смятение. Нет, пожалуй, сейчас не время читать псалмы о любви. Нужно вознести молитву Богородице... Хотя нет... Наверное, только сам Господь Бог, всемогущий и всевидящий, способен сейчас защитить ее, свою верную дщерь, Фьору, от безумства стихии.
Она прикрыла глаза, сложила руки и вполголоса произнесла:
Ветер снова поменялся, и каравеллу стало бить в борта с такой силой, что она давала ужасный крен. Но ее огромный закругленный киль прилегал к волне, словно приклеенный и противостоял напору разбушевавшегося моря.
Туча, с приближением которой усилился ветер, нависала над водой все ниже, сужая и поглощая пространство вокруг корабля.
Волны, достигавшие исполинских размеров, гигантскими волами накатывались на корабль.
Время от времени огромная молния, цвета красной меди, рассекала темное напластование мрака от зенита до горизонта. Прорезанная ее алым сверканием толща туч казалась еще более грозной. Пламя пожара, внезапно охватывавшее ее глубины, озаряя на миг передние облака и их хаотическое нагромождение вдалеке, открывало взорам всю бездну.
Потом все гасло, и начинал грохотать гром.
Брызги пены взлетали выше матч. Потоки воды то и дело захлестывали палубу, и всякий раз, когда при боковой качке каравелла наклонялась то правым, то левым бортом, клюзы, подобно раскрытым ртам, исторгали пену обратно в море.
Матросы вместе с капитаном оставались на палубе, волны били отважным матросам прямо в лицо. Все вокруг было охвачено неистовством.
Внезапно, после первого ужасного натиска, ураган, продолжая подгонять каравеллу, принялся реветь глухим басом.
С мостика тут же раздался зычный крик капитана:
– Подтянуть сезни! Завязать нокгордени, бакгордени и гитовы! Закрутить ванты!
Не успели матросы убрать все паруса и привязать их к перекладинам матч под непрерывно хлеставшим дождем, как ураган возобновился с новой силой. Волны и ветер свирепо обрушились на нее, а валы достигали такой величины, что порой грозили накрыть каравеллу целиком.
Но, к удивлению многих из команды каравеллы «Санта-Маддалена», это не пугало капитана Манорини. Он сам стоял у штурвала, управляя кораблем.
– Я и не такое видал! – кричал он, смеясь.– Выдержим! Святая Магдалина спасет нас!
Он был так уверен в своем корабле, что постепенно эта уверенность передалась и другим членам экипажа.
У каравеллы, действительно, был очень прочный корпус, не давший ни малейшей течи. Сколько ни трепала корабль буря, все доски внешней и внутренней обшивки были на месте. Не было ни одной трещины или щели, ни одна капля воды не попала в трюм.
Молния снова разорвала сумрачную пелену, и черная туча, словно змей, сцепившийся со змеем, вступила в схватку с багровой вспышкой.
И тут же снова наступил сумрак.
Несмотря на то, что буря бушевала по-прежнему, команда каравеллы «Санта-Маддалена» уже не сомневалась в своей победе над ураганом.
В буре есть что-то животное: ураган – как бык: его можно обмануть. Ведь волна – это сила, которая действует лишь одно мгновение, а потом дает передышку, во время которой опытный капитан может переориентировать судно или сменить галс, как это называется в морском языке.
Именно так и поступал Джузеппе Манорини, итальянский моряк, капитан «Санта-Маддалены».
Хотя все вокруг заволокла густая пелена дождевого тумана, капитан умело ориентировался по тем немногочисленным приборам, которые были в его распоряжении. Словно в какой-то дикой и непонятной пляске, каравелла перепрыгивала с гребня на гребень бушующих волн. Но теперь, безумно взлетающие вокруг пенистые валы не причиняли кораблю никакого вреда.
Каравелла почти совсем не испытывала боковой качки.
Между налетавшими на каравеллу водяными валами капитан успевал развернуть судно против ветра с помощью руля.
Во время бури море и мрак в конце концов сливаются воедино и образуют одно неразрывное целое. Видимый горизонт полностью исчезает, и приходится двигаться вслепую.
Фьора, беспрерывно молившаяся у себя в каюте, только чудом божьим могла объяснить то, что они до сих пор не утонули. Леонарда, находившаяся рядом с госпожой, даже молиться не могла. Она просто беспрерывно крестилась, лишь иногда восклицая: