— Да, о да, мудрейший из мудрых, отец множества сыновей, супруг сонма жен, владыка мира, опора вселенной, правитель всего живого, средоточие жизни, чистое сияние, светило Хиндустана, солнце славы, господин людских душ и вершитель судеб!
— Ты лишь притворяешься, будто не понимаешь по губам! — зарычал император.
— Да, о прозорливейший из пророков, отец множества…
— Старый козел! Давно пора перерезать тебе горло и поджарить на вертеле!
— Да, о милосерднейший, отец…
— Не иначе твоя мать зачала тебя с боровом!
— Да, о красноречивейший, о…
— Перестань. Нам уже лучше. Ладно, живи себе.
4
И вот снова перед ним его Сикри, колышущийся в знойном воздухе…
И вот снова перед ним его Сикри, колышущийся в знойном воздухе, словно опиумный мираж, и шелковые занавеси окон красного дворца, будто знамена, полощатся на ветру. Здесь, где приседают и распускают веера хвостов павлины, где перед ним танцуют девушки, его истинный дом. Раздираемый раздорами мир есть реальность, но его Сикри — прекрасная сказка. Император спешил в Сикри, как курильщик опиума — к своей заветной трубке. Здесь он был магом-волшебником. Здесь он создавал свой собственный мир, где будто бы не существовало различий по вере, по положению и происхождению. Самые прекрасные женщины жили в его дворцах, и все принадлежали ему одному. Талантливейшие люди страны были собраны здесь, и среди них — Девять Жемчужин, Девять Звезд — самые что ни на есть блистательные, их присутствие дает ему неограниченные возможности. С их помощью он, как по волшебству, заново создает мир, эту землю и ее будущее, самоё вечность. С такими, как у него, помощниками, он станет императором-магом, он преобразует реальность. Напевы Тансена распахнут врата рая, и небесные силы снизойдут на землю. Стихи Файзи проложат себе дорогу в сердца и умы, и тогда каждый будет различать, где свет и где тьма. Со стратегическим умом его полководца раджи Мана Сингха, с финансовым гением раджи Тодара Мала его империи ничто не страшно. И есть еще Бирбал — лучший из девяти, лучший из лучших, его первый министр и верный друг.
Первый министр и остроумнейший человек своего времени Бирбал встречал императора возле Слоновьей башни.
— Можно задать тебе всего один вопрос, Бирбал? — спросил Акбар спешившись. — Он всю дорогу не давал мне покоя.
Первый остроумец империи смиренно склонился перед владыкой:
— Ваша воля — закон, о Джаханпана.[16]
— Тогда скажи: что было сначала — курица или яйцо?
— Курица, — не раздумывая ответил Бирбал.
— Ты в этом уверен? — изумился Акбар.
— Я обещал Вашему Величеству ответить всего на один вопрос.
Первый министр и император стояли на крепостной стене. Высоко в небе кружили стаи ворон.
— Как думаешь, сколько ворон в моем царстве? — вопросил Акбар.
— Ровно девяносто девять тысяч девятьсот девяносто, — немедленно отозвался Бирбал.
— А если мы пересчитаем и окажется, что их больше? — поинтересовался император.
— Значит, у наших ворон гостят соседи.
— А если их будет меньше?
— Значит, наши вороны отправились мир посмотреть.
Во время торжественного приема к императору подвели гостя, им оказался иезуитский священник, отец Джозеф, прославившийся знанием множества языков и наречий. Он мог свободно изъясняться на нескольких десятках языков и, будучи представленным Акбару, предложил императору угадать, какой из многих является его родным. Пока Акбар ломал над этим голову, первый министр незаметно подкрался к иезуиту и неожиданно дал ему пинка под зад. Священник разразился цветистой бранью, и не на португальском, как можно было предположить, а на итальянском.
— Видите ли, Джаханпана, — заметил Бирбал, — когда человеку требуется отвести душу и выругаться, он всегда делает это на родном языке.
— Будь ты безбожником, что ты мог бы сказать верующим? — спросил однажды Бирбала император.
Бирбал, высокородный брахман из Тривикрампура, без колебаний ответил:
— Я бы сказал, что они сами такие же безбожники, как я, просто у меня на одного бога меньше, чем у каждого из них.
— Это как?
— А вот как: любой верующий приведет массу веских оснований для неприятия всех прочих божеств, кроме своего, и именно эти веские основания дают мне право утверждать, что никаких богов нет вообще.
В другой раз первый министр и его господин находились в Кхвабче — Дворце сновидений. Они смотрели на гладкую поверхность Ануп-Талао — Несравненного водоема, устроенного лишь для одного человека — самого Акбара. Говорили, что перед каким-либо бедствием его волнующиеся воды предупреждают императора об опасности.
16