Коломбина немного помолчала, словно дожидаясь, пока сентиментальные аккорды пропитают все ее тело. При этом она явно что-то подсчитывала в уме, прикидывая, стоит ли уступить смиренной просьбе Пола и, сжалившись, рассказать ему о том, что он хочет узнать.
– Что ж, сделайте одолжение, пойдемте со мной. Надеюсь, когда вы узнаете то, что невозможно описать словами, вы вернетесь к себе домой и навсегда забудете то, что увидели.
Ласло и Пол были рады следовать за девушкой куда угодно. Они направились вслед за ней к дверям, но Андреа, остановившись на пороге, попросила подождать в зале.
– Я все-таки склонен доверять этой женщине, – воодушевленно заявил Пол.
– А нам ничего другого и не остается, – скептически ответил Ласло, – но кто его знает, может, она и приведет нас к черепу, к тому острову, где живут теперь наши близкие – те, кто исчез.
Ждать Коломбину им пришлось целый час. За это время Ласло и Пол успели основательно изучить лица друг друга и подумать о том, какой была жизнь каждого из них до знакомства. Глядя на адвоката, Пол вдруг машинально отметил про себя, что тот, судя по всему, чего-то боится. Через несколько минут его осенило: венгр еще не бывал в том мире, где соседствуют мертвые и живые, и ему теперь страшно встретиться с теми, кто уже перешагнул этот порог навсегда. Адвокат, конечно, старался не показывать свой страх, но глаза его выдавали: глаза вечного эмигранта казались двумя окнами, распахнутыми навстречу всем ветрам и бурям жизни. Смерчи и грозы врывались в эти окна и рвали в клочья то, что еще оставалось неразрушенным в его душе. Ласло на всю жизнь так и остался беженцем из воюющей страны, главной заповедью которого стали слова, сказанные кем-то из взрослых ему – бледному, изможденному военными лишениями подростку: работать, работать, работать до тех пор, пока хватает сил, а потом – работать даже тогда, когда их не останется. Он всю жизнь был бледным и худым, словно голодным. Ни деньги, ни хорошая еда не сумели изменить его комплекцию, а жаркое мексиканское солнце не покрыло загаром ни единого миллиметра его почти прозрачной кожи.
Но что же видел Ласло в пытливых глазах Пола? Скорее всего, энтомолог стал для него ожившим символом настоящего англичанина, не менявшегося уже на протяжении нескольких веков. Стать в глазах Ласло просто картинкой, страницей из гербария Полу мешало участие в том самом деле, в котором оказались замешаны они оба. Венгр прекрасно понимал, что, в отличие от него, Пол отправился на поиски друзей погибшего племянника не из-за денег, а повинуясь какому-то внутреннему эмоциональному порыву. А впрочем, подумал адвокат, может быть, здесь речь идет и не об эмоциях, а о гораздо более важном, почти святом для этого человека понятии – о принципах.
Ласло было интересно сравнить Пола с Антонио. Как оказалось, в сыне мексиканского актера и англичанки не было ровным счетом ничего английского: он на все сто процентов в своих лучших и худших качествах был продуктом Мексики и сыном своего отца, мексиканца по рождению и по духу. Вот только почему-то отец в последнее время стал побаиваться собственного сына, а может быть, не его самого, а черепа, который сын принес в его дом. Мертвая голова принадлежала Пиноккио – в этом не было никаких сомнений, но тело со всеми его мышцами и кровеносными сосудами было телом Антонио.
От тягостных мыслей и созерцания горевших в камине дров их отвлекла Коломбина. Она появилась в зале, одетая в черное и явно готовая к тому, чтобы выйти на улицу.
– Господа, если вы готовы, мы можем отправляться в путь. Надеюсь, после этого мы с вами больше никогда не встретимся. То, что вам предстоит увидеть, убедит вас в ошибочности ваших предположений и сделанных на их основе выводов.
Мужчины не решились ничего ответить на столь дерзкое заявление. Пола сейчас гораздо больше занимало другое: он сам удивился, какой болью отозвалось в его сердце то неизбежное прощание, которое было обещано им прекрасной садовницей. Он отказывался верить, что больше никогда не увидит эту женщину. Она тем временем взяла сумочку с комода, стоявшего в прихожей, и направилась к входной двери. Уже на пороге Ласло вдруг спросил:
– А ваш отец? Мне хотелось бы поприветствовать его в последний раз.
Пол в очередной раз удивился, насколько избирательно он видит окружающий мир: вплоть до этого момента он и не замечал отсутствия старого де Лукки.
– Отца сейчас нет. Он ушел по делам. Он ведь бывший военный и считает своим долгом всегда вовремя выполнять обязательства перед другими.
Такое объяснение не удовлетворило ни одного из мужчин. Пол переживал все больше, чувствуя полное безразличие к себе со стороны юной синьорины де Лукки. Он проклинал свою молодость, потраченную не на чувства, а на бесконечные наблюдения за миллионами совокупляющихся насекомых в лаборатории. «Ничего, когда вернусь домой, наша британская сырость и знакомые книги успокоят меня. Во Флоренцию я ведь не вернусь никогда. Мне здесь больше нечего делать».