Женщина теперь с плачем бросилась к цыгану, который истошно визжал:
– Убили, убили! – Голос его срывался от боли, ярости и стыда. Казалось, это кричит не молодой бородатый мужчина, а немощная, в бессильном горе рвущая на себе волосы старуха.
– Убью! – Это прозвучало теперь угрожающе, и Леонардо повернулся к цыгану.
Тот уже поднялся на ноги. Лук у него сломался. Зато в руке он сжимал топор.
Молодая женщина, побледнев, схватила его за руку, державшую топор. Леонардо вынул кинжал и стал медленно наступать на цыгана.
Заметив в руке юноши оружие, Чипрано опешил.
– Щенок, – процедил он сквозь зубы.
– Чипрано, Чипрано, прошу тебя, прошу, не надо!
У женщины иссякли слова, и она продолжала лишь стонать.
Леонардо остановился в нескольких шагах от цыгана.
– А ну-ка, брось топор! – крикнул он, замахнувшись кинжалом.
Цыган, делая вид, будто слова жены смягчили его и он намерен послушаться Леонардо и кинуть за спину топор, осведомился:
– И тогда не тронешь меня?
– Нет! – ответил Леонардо, в то же время ловко отскочив в сторону, и не зря: цыган швырнул в него топором. Леонардо был не только быстрым и ловким, но и осмотрительным. Вместо того, чтобы кинуться на обезоруженного Чипрано, он бросился за топором, врезавшимся в землю. С кинжалом в левой руке и с топором в правой он теперь дожидался противника.
Цыган в ужасе попятился.
– Нечистая сила! Нечистая сила! Сгинь! – закричал он и стал сыпать проклятия.
Жена его тоже не скупилась на брань.
– Будь проклят! Жить-то нам на что? Чем дрова теперь рубить? – негодовала она и срывающимся голосом выкрикивала какие-то непонятные слова.
Цыганка сделалась неузнаваемой, но опешившему Леонардо вспоминалась ее недавняя улыбка, ласковое лицо. И он тут же ее успокоил:
– Вы найдете топор вон там, на холме, у деревьев. – Леонардо указал на причудливую группу прижавшихся друг к другу деревьев, кроны которых образовали нечто вроде шатра.
Въехав на верном Неттуно на холм, он на самом деле забросил топор меж стволов-близнецов. Затем пришпорил лошадь и поскакал по тропе, ведущей к дому.
Глава четвертая В семейном кругу
По дороге домой Леонардо долго раздумывал: поведать ли домашним о своем приключении у лесного ключа. Бабушка Лучия, наверное, придет в ужас и начнет плакать, услыхав о грозившей ее внуку опасности; возможно, ему даже запретят бродить в одиночестве по окрестности – а ведь эти прогулки приносили ему столько радости! Правда, через несколько дней вернется из Пистои друг его, Никколо, и тогда они снова смогут гулять вдвоем. Но, как ни мил ему Никколо, все же было бы нежелательно постоянное присутствие попутчика. Порой хочется побыть одному. Приятно долгими часами молча любоваться природой, впитывать в себя красоты божьего мира.
Больше всего Леонардо любил оставаться один. С весны много дней провел он наедине с природой.
Дядя Франческо развешивал рисунки племянника на стенах своей комнаты. Сначала это было изображение дома, затем сада, вот появилось плодовое дерево причудливых очертаний, родное гумно на хуторе; последующие рисунки уводили все дальше от дома, порой они ограничивались единственным неведомым цветком. Дядя Франческо любовался рисунками мальчика, с восхищением и поклонением относился к его способностям. Сначала и Леонардо находил радость в том, что перед ним покорно ложилось на бумагу все желаемое, благодаря чему он как бы обретал некоторую власть над прекрасным. Но за последние месяцы в его радость стало вкрадываться недовольство. Он видел, что природа намного красивее, намного богаче, чем тщательно выводимые им линии. Они волновали юного рисовальщика лишь до того момента, пока не появлялись на бумаге. Тут он находил отображение неуклюжим, застывшим. Рассматривая его рисунки, отец только улыбался, и трудно было понять, что скрывается за его улыбкой: одобрение или снисхождение. Зато покойная мать, вернее, именуемая матерью синьора Альбиера, не скупилась на похвалы. А разве можно сравнить те первые, робкие наброски с теперешними его рисунками… Бабушка же при виде плодов его стараний грустно покачивала головой:
«Разве я что смыслю в этом, крошка моя? Мне, к примеру, только иконы и нравятся. Их краски радуют мои очи. А на твоих серых картинках все такое малюсенькое, что я не пойму даже, что к чему. Просто я верю тебе на слово, когда ты говоришь, вот это конюшня, а вот это дерево – миндаль».
Тогда Леонардо нарисовал каштановый лист на всю страницу.
«Неужели вы и это не различаете, бабушка?»