– Нельзя же быть всегда благоразумным, – бросил через плечо Андреа Чести. – Мне надо еще кое-что сделать, – пояснил он уже в более примирительном тоне.
– Ну что ж, тебе виднее, как поступать. Но, с твоего позволения, я все же поеду вперед. На Щинтилле. Только ты не мешкай. Я задержусь на вилле час, может, два, если ты к тому времени не подоспеешь, то знай, что я отправился в Рим.
Чести хотел что-то сказать, но лишь кивнул головой. Он решил не связывать свою судьбу с судьбой этого юнца.
Как только Джентиле вышел из кабинета, Чести потряс настольным бронзовым колокольчиком работы знаменитого Верроккио.[2] Колокольчик этот пользовался большой популярностью среди знатоков, которые целыми группами ходили смотреть на лепную фигуру изящного всадника, украшавшую колоколец. Теперь и эту вещицу придется бросить на произвол судьбы. Покинуть все: дом, дело, виллу, поместье. Семью. Жену и дочь. Он давно предчувствовал, что так будет. Веками длится эта борьба во Флоренции. Борьба за власть между гибеллинами и гвельфами, черными и белыми,[3] дворянами и буржуа. За государственную власть? Да, и за нее. Но в данном случае, пожалуй, не это главное. Главное то, что он, Андреа, являет собой уже третье поколение банкирского рода Чести, соперничающего с фамилией Медичи. В этой борьбе Чести, конечно, не одни. С ними их родственники, Питти… Да и Пацци тоже…
Он продолжал звонить в колокольчик.
Заслышав сигнал, отдающий тревогой, в большой, как зала, кабинет ворвались камергер, дворецкий, секретарь, казначей, форейторы, лакеи, не преминул явиться и Аннибал – начальник дворцовой стражи. На счастье, женщины в это время развлекались во Фьезоле.
– Я прогуляюсь на виллу. Для моциона. Капитану в Ливорно, – он указал секретарю на начатое письмо, – допишу завтра. Успеется. Да и нарочный передохнет. А теперь мне нужен один только Аннибал.
Аннибал приблизился к банкиру, остальные, безмолвно склонив головы, удалились.
Чести подошел к стоявшему в углу массивному сундуку, приподнял украшенную чеканкой крышку, вытащил два кожаных мешочка и протянул их Аннибалу.
– Возьми и спрячь под луку. Ты поедешь верхом и прихватишь мою лошадь.
– Щинтиллу?
– Нет, на Щинтилле поехал синьор Джентиле. Он ведь уже покинул двор, не так ли?
– Как раз отъезжает. – Аннибал поднял палец. В сводчатых воротах отдавалось цоканье копыт.
– Все, уехал, – сказал Чести, прислушавшись, – так-то лучше. Вот что, Аннибал. Слушай внимательно! Я полагаюсь на тебя. Поедешь через Пистойские ворота. Возьмешь с собой мою гнедую. Если спросят, куда направляешься, скажешь, на виллу – там, мол, понадобились лошади. Но, выбравшись из города, тотчас свернешь на берег Арно. Там дождешься меня. В доме – никому ни слова. Пусть все считают, что ты поехал на виллу встречать меня.
– Понимаю, – ответил Аннибал, фамильярно осклабившись, – когда ищут тебя на юге, ступай на север.
Чести кивнул. Нет, он не станет посвящать в свои дела слугу. К чему спешить? Аннибал и так в скором времени узнает правду: что Андреа Чести держит путь на запад так же, как некогда его отец, спасавшийся бегством от Козимо Медичи. Наконец, как изгнанник дед. Но деда ждала Пиза, гостеприимно раскрывшая перед ним свои ворота. Тогда этот город готов был с оружием в руках защищать изгнанников. А теперь… теперь и Пиза порабощена. Следует уходить еще дальше. Ничего, судно Чести стоит на якоре в Ливорно. Только бы добраться до него. А там оно поднимет паруса и напрямик – в Геную. Может, еще дальше. Во Францию, например.
– Отправляйся! – сказал Чести. – Кольчугу не забудь надеть! – бросил он уже вслед Аннибалу.
Когда дверь за Аннибалом затворилась, Чести снова подошел к сундуку. Еще раз внимательно оглядел комнату – не спрятался ли здесь кто-нибудь из слуг – и только после этого склонился над сундуком. Из тайника он извлек темный суконный мешочек. Он непрочь бы еще раз взглянуть на содержимое, насладиться мерцанием своих сокровищ, но времени нет, надо спешить. Бережно спрятав драгоценный мешочек во внутренний карман, Чести закрыл сундук на ключ.
Покидая дворец, он на миг задержался у ворот: правильно ли он поступает? Но тотчас же успокоил себя. Если даже охрана у городских ворот предупреждена, мирно прогуливающийся в сторону вилл горожанин гораздо меньше привлечет к себе внимания, чем любой всадник. Чести прижался к стене – в этот миг из ворот с его гнедой на поводу выехал верхом Аннибал. Маленькая площадь, опаленная лучами полуденного солнца, казалась почти вымершей. Только на противоположной стороне ее, в тени здания цеха ювелиров, слонялось несколько горожан.
Чести исчез в узком, тянувшемся вдоль его дворца проулке, который в этот час обычно бывал безлюдным. Однако на этот раз Чести едва не столкнулся с нотариусом, сэром[4] Пьеро. Тот все еще носил траур. Не прошло еще года, как он схоронил свою жену.
– Вот так встреча! Мне определенно повезло! – воскликнул нотариус, низко кланяясь. – Я как раз к вашей милости, – сообщил он с подобострастной улыбкой, – по делу аренды ваших угодий. Мои благочестивые клиенты, отцы-доминиканцы, желали бы продлить договор, мне же доставляет особое удовольствие сообщить об этом вашей милости.
– Обратитесь к Туччи, моему секретарю. Делами арендаторов занимается он.
– Это я знаю, – учтиво забормотал нотариус, – но зачем же мне обращаться к секретарю, когда представилась возможность поговорить с самим хозяином?
– Я собрался на прогулку, сэр Пьеро, и не имею никакого желания вести сейчас деловые переговоры, – холодно отрезал Чести.
Нотариус же словно не замечал раздражения в его голосе.
– Я, разумеется, не посмею задерживать главу дома Чести. Но, если я не помешаю, позвольте все же воспользоваться выпавшей мне удачей и проводить вашу милость.
Чести ничего другого не оставалось, как согласиться и шагать рядом с нотариусом. Может быть, даже к лучшему, что он не в одиночестве приблизится к городским воротам.
Он рассеянно слушал сэра Пьеро, говорившего о трудностях, встречающихся на его поприще, об арендных платах и своих искусных маневрах по сдаче в аренду земельных угодий Чести. Свернув на улицу скорняков, оба увидели толпу, гудевшую на противоположной стороне. От группы споривших купцов отделился человек с искаженным отчаянием лицом. Сначала он просто уставился на двух прогуливавшихся людей, затем стал торопливо пробираться к ним через дорогу среди впряженных в повозки мулов.
– Сэр Пьеро! Сэр Пьеро! – кричал он, размахивая руками.
– Насколько я уразумел, милостивейший синьор, – обратился нотариус к Чести, – ваш банкирский дом все же не пренебрегает моими услугами, стало быть, и в дальнейшем моя{ет рассчитывать на меня. Однако, дабы не показаться докучливым, я послушаюсь вашего мудрого совета и обращусь к секретарю вашей милости.
С этими словами Пьеро да Винчи простился с главой дома Чести. Андреа Чести ускорил шаг. Сборище сулило мало хорошего. По-видимому, из дворца Медичи уже просочилась весть о покушении.
Перед Пистойскими воротами тоже толпились мужчины. Они что-то возбужденно обсуждали, размахивая руками. Охрана не обратила никакого внимания на седовласого синьора в богатом долгополом плаще из черного бархата, горделиво прошествовавшего за стены города.
Чести все же успел заметить, что за его спиной кое-кто стал перешептываться. Значит, узнали.
Лоб его покрылся испариной. Жгла скрытая одеждой кольчуга.
На берегу реки его уже поджидал с лошадьми Аннибал. Он помог своему хозяину сесть в седло, и оба пустились в путь.
Доехав до капеллы Богоматери, Чести повернул на запад, пришпорив гнедую.
Спустя четверть часа они поднялись на холм, внизу осталась Арно и прибрежный ивняк. Чести остановил лошадь и оглянулся на город.
От освещенных послеполуденным солнцем каменных стен рассыпались желто-белые искры. Слепил великолепием купол собора, манила стройная мраморная колокольня.
2
Верроккио, Андреа (настоящее имя – Андреа ди Микеле Чони, 1436–1488) – известный итальянский скульптор, живописец и ювелир эпохи Возрождения. –
3
Гибеллины – политическая партия в Италии XII–XV веков, поддерживавшая германских императоров и враждебная папской партии – гвельфам. Черные и белые – два течения в гвельфской партии.