– Разве не странно, Нардо, что мы с тобой одновременно подумали об одном и том же? Я как раз собирался рассказать тебе об этом. – Никколо ухарским, вовсе не соответствовавшим растроганному голосу жестом стал крутить ус. – Так вот, той осенью, когда мы получили от тебя карту, мой капитан очень обрадовался ей – я только много времени спустя узнал, почему, – более того, он не без удовольствия принял к сведению, что Чести не сможет следовать с нами – прострел в пояснице пригвоздил его к постели, он даже шевелиться не мог, не только что пускаться в путешествие. Лежа на спине, он отдавал нам приказания, снабжал добрыми советами, которых, сколько ни давай, все мало. Так что Чести не было на пристани во время нашего отплытия, на этот раз он не смотрел, как мы подымаем якорь, раскрываем паруса и, взмахивая руками, прощаемся с оставшимися на берегу добропорядочными христианами.
Нас тут же приласкал попутный ветер, да и удача сопутствовала нам до самой Александрии, где мы выгрузили свои шелка, набрали восточных пряностей и получили от бека Кайта рекомендацию к паше-наместнику острова Анафи. Дело в том, что синьор Чести, потолковав кое с кем из ученых, решил, что мы должны высадиться на острове Анафи и там оглядеться. Я забыл упомянуть, что с нами еще ехал один лысый грек, бежавший когда-то из осажденного Константинополя, знаток всевозможных книг о давно минувших временах. Но как голова грека ни была набита разными премудростями, утроба его оказалась весьма непригодной для плавания. Он приник к борту и только и делал, что загашивал волны, возвращая вездесущему создателю не только те блага, которые приняло перед этим его нутро, но и те, что залегали до той поры в его голове. Даже вечером не смел он оторваться от борта, так что капитан Балтазар Болио во избежание несчастья вынужден был с помощью двух здоровенных ребят уволочь беднягу мудреца. Таким образом, Болио убил сразу двух зайцев: во-первых, обеспечил лысому некоторый отдых и, во-вторых, отсеял стаю акул, которые сопровождали судно в надежде на скорую добычу.
Грека того звали Тинополосом. Замечу, судьба наградила этого неудачника еще одним недугом. Если его что-нибудь волновало, он начинал подмигивать, а уж раз начал, значит, не скоро перестанет. Сейчас ты узнаешь, какую беду навлекла эта хворь на его плешивую голову.
Итак, судно наше приближалось к Анафи. Поскольку ангелы-хранители не изменяли нам, мы плыли и плыли, все чувствовали себя превосходно, за исключением, правда, доктора Тинополоса. Впрочем, его страдания нас только забавляли. Уж таковы мы, моряки.
То и дело обходя мели в этом грозившем сотнями опасностей Архипелаге, мы наконец увидели цель нашего путешествия – Анафи. Остров легко можно было узнать по скале. Она напоминала плачущее человеческое лицо, обращенное к юго-западу. Я вдруг заметил, что капитан Болио, вместо того чтобы держать курс прямо к острову, стал менять направление. Подойдя к нему вплотную, я пристально поглядел на него. Мы ведь немного говорим на судне во время работы. Мой капитан тотчас же понял, о чем я, хоть и не очень вежливо, но все же в рамках существующих между нами товарищеских отношений, осведомляюсь.
Балтазар Болио посмотрел на меня и пробурчал:
«Готовься к великолепному, из ряда вон выходящему приключению».
Я тебе уже говорил, мой друг Нардо, что своего капитана всегда считал человеком, любящим все преувеличивать. Поэтому в ответ на его сообщение я равнодушно пожал плечами. Подождал немного и, так как синьор Балтазар указывал на маленький островок, знаком предложил ему говорить ясней. И тогда он перешел на шепот – должен сказать, привычка шептаться была ему несвойственна. А шептал он вот что:
«Хочешь – верь, хочешь – нет, но мы здесь с тобой, Никколо, разбогатеем. Мы станем богаче Чести, возможно даже, богаче самих Медичи!»
И, отдав команду причаливать, капитан скороговоркой поведал мне о том, что некогда на этом необитаемом острове император Византии, узнав о приближении турецких орд, зарыл под фундаментом часовни свои сокровища.
«Что нам статуи, целые или битые, из мрамора или из бронзы, мы разыщем клад! Золото!»
Это, не стану скрывать, и я нашел весьма заманчивым.
«Только смотри, чтоб никому ни слова, – шепотом добавил синьор Балтазар. – Вот когда найдем – тогда уж будем решать, поскольку придется на брата».
«А мне что от этого перепадет?» – поинтересовался я.
«Друг мой сердечный, помощник мой, ты убедишься в моей щедрости: одна десятая часть сокровищ будет твоя».
«Одна десятая?!» – возмутился я, и мы заспорили.
Остров был уже весь как на ладони, со своими скалами и косматыми деревьями, мы даже убрали паруса и бросили якорь, когда наконец наш тихий, но оснащенный едкими словечками спор окончился соглашением: мне была обещана одна пятая доля находки, вторая пятая, согласно уговору, должна была быть разделена между матросами, сам синьор Балтазар рассчитывал получить втрое больше, чем вся команда вместе взятая. По правде говоря, такое решение вопроса я находил не только справедливым, но и весьма выгодным: ведь мне-то самому и в голову бы не пришло искать клад, матросы же пусть радуются тому, что нежданно-негаданно перепадет им. Я даже почувствовал прилив чего-то вроде радости. Тогда я, увы, не подумал, что раздел шкуры неубитого медведя может принести только несчастье, что медведь возьмет да разгневается.
На этот раз тем медведем оказался остров. Как же это остров может гневаться, спросишь ты. О, лучше не спрашивай, не заставляй рассказывать о том, как, добравшись с несколькими матросами на лодке до берега, я отправился на розыски часовни, и как под нами с ошеломляющим грохотом ходуном заходила земля. Здесь у нас жители насмерть пугаются при малейшем оползне. Там же затряслась вся земля. Весь остров. Сверху валились скалы, между двумя холмами разверзлась глубочайшая пропасть, казалось, загляни туда – и перед тобой раскроется сама преисподняя. Хотя преисподней мы там не увидели, зато перед нашими глазами, гудя и волнуясь, молниеносно из ничего возникло огромное озеро. И удивительней всего то, что в озере этом вода была сладкая, как на дне ада. Так и сказал мне Болио, оправившись немного после перенесенного кошмара:
«Это озеро, брат ты мой, – подношение твоего дьявольского обиталища». Ты, конечно, помнишь, что матросы прозвали меня Черным дьяволом. Но не буду разглагольствовать.
Я постараюсь рассказать тебе, какие бедствия свалились на наши отчаянные головы, особенно на голову доктора Тинополоса, который упросил нас забрать его с собой на остров в надежде передохнуть от качки. Теперь эта столь желанная для старика суша швыряла его из стороны в сторону, пуще самого что ни на есть грозного моря. Словом, его морская болезнь возобновилась, причем в десятикратном размере. Но разве нам до него было в те минуты! Оправившись немного, мы переглянулись с синьором Балтазаром – нам было страшно подумать, что землетрясение разнесло часовню вместе со спрятанным под ней кладом.
Но часовня стояла на месте, только крышу ее смело стихийным бедствием. Но что крыша! Нас-то интересовало основание. Мы с синьором Балтазаром как ошалелые понеслись к часовне. Сопровождавшие нас матросы никак не могли взять в толк, что с нами произошло. Синьор же Тинополос – как поздней он промямлил – решил, что мы взбесились, и, увидев наш безумный бег в сторону часовни, тоже побежал, но в противоположном направлении. Однако тут же растянулся, споткнувшись о корягу. Но что было его потрясение в сравнении с тем, которое перенесли мы, когда, приблизившись к часовне, увидели, что остров… обитаем…
Перед часовней околачивалось с дюжину женщин, которые, завидев нас, кинулись врассыпную. Было похоже, мой Нардо, что на острове том все вдруг посходили с ума. Тогда я не предполагал, что среди них я и мой капитан оказались в самых что ни на есть дураках. Хотя, должен сказать тебе теперь, много времени спустя: я благословляю после этого всяческий бег и в особенности тот побег… не удивляйся, сейчас ты все поймешь.