артиной следовали не менее выразительные портреты других представителей славного рода Деллингов, отмеченных различными чертами и своеобразной внешностью, но схожих в величавой надменности и скрытой нервозности. Девочка между тем продолжала свой бег и преодолела уже более половины пути. Сворачивая за угол, она едва уловимо задела старинную этрусскую вазу, отчего та опасно покачнулась, но всё же устояла на высоком гранитном постаменте с жалобным звоном, словно укоряя за поспешность. Но девочка уже миновала последний коридор, пробежала сквозь высокую стрельчатую арку и оказалась наконец-то в своём родном крыле замка. Замедлив шаг, она постаралась выровнять сбившееся дыхание, оправить кисейное платьице с пышным бантом на тонкой девичьей талии и растрепавшуюся причёску. Гордой поступью полной достоинства девочка направилась к парадной лестнице, одновременно приводя в порядок спутанные мысли. Остановившись перед широкими дубовыми с искусной резьбой дверями, девочка глубоко вздохнула и придала выражению лица виновный и робкий оттенок. Но не успела она сделать и шага, как двери перед ней резко распахнулись, и девочка едва не столкнулась с почтенного вида худой дамой с острым, как у хищной птицы, лицом. Гувернантка, а это была именно она, на секунду опешила от неожиданности, но через мгновение вновь обрела былую серьёзность и суровым голосом полным укора произнесла: - Мисс Деллинг, вы опоздали. Юной леди не следует так пренебрегать общими правилами и приличиями. Могу я надеяться, что такого больше не повториться, и мне не придётся за вас краснеть и разыскивать по замку, подобно охотничьей ищейке? Её высокий голос звучал с надрывом, готовый сорваться в следующую секунду, что довольно отталкивающе действовало на слух. Девочка едва заметно поморщилась. - Прошу прощения, миссис Хельвуд. Вы можете быть уверены, что это в последний раз, - тихо промолвила девочка, опуская виноватое лицо. Впрочем, каких-либо ответов этой даме не требовалось, поскольку та обвела удивлённым взглядом её растрёпанную фигуру и покачала головой: - Не хочу даже знать, в какие дали вы забрались с таким неуёмным любопытством, но вам следует быть предельно осторожной. Вложив в слова долю мрачного предупреждения и позволив себе намёк на беспокойство, она быстро привела в порядок белокурые локоны девочки и, пригладив тонкое платье, пропустила воспитанницу в столовую залу, пробормотав себе под острый нос что-то об отсутствии благоразумия у нынешнего молодого поколения. За длинным массивным ореховым столом уже собралось всё немногочисленное общество замка. Между тремя учителями давно завязался оживлённый разговор, отчего они даже не обратили внимания на опоздавшую ученицу, которая, воспользовавшись этим, беспрепятственно проскользнула на своё место. - Добрый вечер, Флорентина. Ты заставила нас немного поволноваться. Но я не сержусь - этот вечер располагает к одиноким раздумьям. Не так ли, ma chère[2]? - мягкий грудной голос матери обволакивающей волной коснулся слуха девочки. Флорентина вздрогнула, будто пойманная на месте преступления, и подняла свой честный туманный взор, пытаясь выглядеть как можно более невинной и недоумевающей. Большие печальные глаза сидящей на высоком резном стуле миссис Деллинг были устремлены в сторону цветных витражных окон, сквозь которые алые лучи закатного солнца, преломляясь, причудливым узором ложились на мраморный пол. Глаза женщины, поддернутые лёгкой поволокой, влажно блестели, как тёмная водная гладь озера. Она неподвижно смотрела внутрь себя, в свои мысли и воспоминания. У Миссис Деллинг были особые дни, когда она часами напролёт могла предаваться грёзам о прошлом, порой забывая о внешнем мире. В те вечера, когда природа застывает в непоколебимой гармонии, когда солнце озаряет своими багряными лучами щедрее блеска золота всего света, а воздух неподвижен, чист и свеж, Миссис Деллинг целиком отдавалась ностальгическому настроению. Тогда взгляд её всё чаще был обращён вдаль, голова опиралась на согнутую руку, отчего она свысока рассматривала собеседников сквозь полуприкрытые веки. Покатые плечи едва заметно опускались, а в движениях появлялась вялость и замедленность. Каждый член небольшого разношёрстного общества замка ощущал перемену и предоставлял женщину самой себе, предпочитая не вмешиваться в душевные переживания хозяйки. Днём она всецело отдавалась созерцательному состоянию, а ближе к тихим вечерним часам проходила в диванную комнату, где без сил опускалась в обитое бархатом любимое кресло, а думами женщины завладевали калейдоскопы ушедших образов. Только когда в беломраморном камине медленно дотлевали угольки огня, а на стены ложилась сумрачная тень, она обретала способность ясно мыслить и, эмоционально вымотанная до крайней степени, на ощупь брела до своих покоев. Даже её верная служанка не решалась подойти к ней в такие моменты: гордая миссис Деллинг не выносила показывать свои слабости. Ночь же она проводила без сна, лёжа на королевских размеров кровати и устремив свой пытливый взор на портрет молодого и красивого мужчины, висевший на стене близ её ночного ложа. Под утро она забывалась беспокойным сновидением, измученная невозможностью что-либо исправить и бессмысленными вопросами, набатом звучащими в её голове. По мельчайшим признакам Флорентина сразу уловила отрешённое состояние своей матери. Она обречённо вздохнула про себя. - Pardonnez-moi, maman. [3]Я заигралась в саду и позабыла о времени, - сказала девочка и ловко развернула накрахмаленную салфетку. Принявшись за жаркое, Флорентина попыталась вникнуть в смысл беседы, которую вели на повышенных тонах взволнованные и разгорячённые вином учителя. Вернее, дискуссировали только мистер Брок, оживлённо взмахивающий короткими полными руками, и мистер Браги, внимательно выслушивающий своего собеседника. Галантный и изысканный учитель танцев, изящных искусств и этикета, мистер Бальдр, с лёгким прищуром наблюдал за разворачивающейся перед ним ежевечерней сценой, отчего-то едва улыбался тонкими губами и задумчиво покручивал загнутые кверху усы. - Это уму непостижимо! Какое вопиющее и безобразное искажение данной нам действительности! Разве они имеют право считать, что им дано некое прозрение свыше? - надрывался мистер Брок, сверкая блестящей залысиной в свете десятков свечей. - О, вы имеете в виду Бога? - с учтивостью осведомился мистер Браги, высоко вскидывая густые брови над раскосыми карими глазами. - Ни в коем случае! Как эта нелепость пришла вам в голову? Я имею в виду тайное знание, скрытое в разуме любого человека, информацию, заложенную в индивидуума по праву рождения. Но меня возмущает нечто иное! Эти глупцы, возомнившие себя полубогами, слегка приоткрыв завесу над этой тайной, уподобляются чуть ли ни религиозным сектантам, пренебрегая рациональным в пользу чего-либо субъективного и невещественного! - Позвольте, господа, - спокойным голосом решил рассудить споривших мистер Бальдр, - Но разве вы не допускали мысль, что эти люди, о которых вы имеете честь говорить, творцы искусства, имеют всего лишь более глубокое восприятие нашего мира, вникают в саму суть бытия и, какая неожиданность, натыкаются на незримую грань, предел. И, постоянно и неустанно ища освобождение от сковывавших нас оков повседневности и тусклости, они научились по-другому воспринимать действительность, перерабатывая и пропуская её через призму своего внутреннего мира. Как бедна наша действительность на настоящие эмоции! Вероятно, у каждого из вас во время самых бурных и страстных переживаний возникало внезапное осознание того, что это - предел возможностей чувств. Вы же не станете отрицать, что по-настоящему реальный мир находится в нашем сознании. Именно там простирается безграничный, как безбрежное бесконечное море, простор воображения! В действительности, напротив, краски тускнеют, чувства притупляются, и нам остаётся упиваться только жалкими останками, неким блёклым предчувствием самих ощущений. Голос говорившего мистера Бальдра, и так всегда тихий и умиротворённый, к концу речи снизился до едва заметного шёпота. Оппоненты, внимательно слушавшие коллегу, окончательно затихли и прониклись его успокаивающим тенором. - Кажется, я понимаю, о чём вы говорите. Именно благодаря переосмыслению бытия через внутреннее самосознание и создаются произведения искусства, так поразившие нашего чересчур рационального мистера Брока своим несоответствием с жизнью. Видимо, под внутренним ‘’я’’ и индивидуальным развитием духа он и подразумевал тайную информацию, данную людям с момента рождения. Не так ли? Мистер Брок, не нашедший сторонников своей точки зрения, изрядно сконфузился, как это часто бывало с ним после очередной вспышки, и промычал нечто утвердительное. Разговор понемногу продолжался, но постепенно окончательно затих. К замку неслышно подкралась ночь и оп