иятия окружающего мира, зеркальное отражение, в котором все детали, подобные отблескам разума, подчинены воле и мысли. Могла ли девушка терять это видение? Могла, если при этом теряла собственное я. Мотивы приобретали всё более дьявольские черты, но разве и это было важно, если Флорентина как никогда ранее приблизилась к истинному, непреложному знанию? Грудь стесняло всеобъемлющее чувство воссоединения, как если бы она вернулась в родной дом после невыносимо долгой разлуки, где её встретили тёплые и округлые руки матери у пышущего жаром очага. Ибо по настоящему обрести дом можно только через странствия и скитания по стонущей от мировой боли пустынной земле. Если бы она могла вернуться в раннее детство точно в тот роковой день, когда её отец окончательно покорился року, девушка бы поразилась их подобием, нет, не внешним и родственным, а скрытым, подсознательным. Крайняя пытливость туманных взглядов, острота несколько искажённого восприятия, безотчётная внутренняя борьба, - вот что поначалу объединяло их. Но если бы она решила немного подождать, то стала бы свидетельницей того, как два столь похожих друг на друга состояния вдруг преобразились, будто с них слетел налёт мимикрии, обнажая настоящее положение вещей. Что же лежало в основе противоборства со смертью её отца? Не боязнь ли неизведанного и, как следствие, страх и страдание? Было ли у него желание постичь суть вещей, разобраться в строениях форм, немного приблизиться к разгадке всего мироздания? С мужеством полным достоинства он принял схватку, а в застывших глазах его горела печать победителя. О, как счастлив человек, пребывающий в блаженном неведении! И не его вина в том, что эмоциональное начало преобладало в нём, определяло его вкусы, интересы, мечты и стремления, что благословенная природа избавила его от тягот познания, мук и терзаний сокрушительных открытий, что обман сделал лёгкой и героической его кончину. Но судьба не пожалела его дочь, оставшись глуха к мольбам материнского сердца, будто не насытившаяся гиена, стерегущая не подозревающую об опасности добычу. С каким восторгом и наслаждением она открыла свою бездонную пасть, видя, что жертва с радостью покоряется ей, следует зову жестокого беспощадного рока и сама помогает покорить, одурманить, уничтожить себя. Но, в отличие от мистера Деллинга, Флорентина не позволяла обману проникнуть в своё сердце, оставаясь верной истинной тяге к фундаментальному и сакральному знанию. Она желала узреть истину, невзирая на сложный и извилистый путь к ней. Разве в её противоборстве не скрыто большее мужество, а клеймо торжества не горит ярче в её серых глазах? Их пути разошлись ещё в самом начале, и никто, кроме самой девушки, этого так и не понял. Они следовали разными дорогами, порой сходясь, порой безгранично удаляясь друг от друга, и, всё же, их объединяло одно: они оба обрели долгожданный покой. Может быть, спустя десятилетия, новые наследники и наследницы войдут в просторный зал, озарённый светом сотен свечей, либо тонущий в предрассветном мраке, чтобы также погрузиться в причудливый мир фантасмагорий и гротескных ощущений, с всеобъемлющим желанием приблизиться, прикоснуться к некоей эзотерической красоте. Но многое так и осталось скрытым для Флорентины, не замеченным в порыве духовной экзальтации, но от этого не ставшее менее реальным. Она не видела, как на ступенях из лабрадорита с мерцающей голубой иризацией, что амфитеатром обступили древние стены, тут и там появились призрачные фигуры, тени, полностью лишённые материальности, словно призраки угасающего сознания, пришедшие то ли злорадно поприветствовать, то ли наоборот приободрить своим незримым присутствием. Смешались времена и народы, не было сословных или возрастных различий, - всё поглотило сокрушающее единство. Рядом с Альбертом Великим виднелся Макиавелли, Ансельм Кентерберийский соседствовал с Фрэнсисом Бэконом, а волевой взгляд Рене Декарта скрещивался с пытливым взором Парменида. Общая имманентность связывала их неразрывными путами, они и сами это понимали, судя по насмешливо-философским улыбкам, беспрерывно возникающим на туманных ликах. О, то был час торжества, величия жизни и могущества смерти. Сквозь маленькие окна в вышине расписных сводов уже ослепительно горели звёзды, с любопытством заглядывая в великолепный зал, заинтригованные восторгом таинства, свершающегося под их холодным мерцанием. Ночь, царица мира, уже простёрла сумрачные длани, чтобы охватить свои земные сокровища. А горизонт, теряющийся за сонным колыханием сосен, уже изнемогал пламенным пожаром. Кажется, что всё былое - только эскиз, набросок. Вот же она, настоящая жизнь! Глаза древних мыслителей и учёных разгорались, влажно блестели в алом полумраке, наполнялись мрачным торжеством. Никогда ясность мысли не была более полной, просветлённой и возвышенной, разливаясь слёзными водами по мозаичному полу, неизбежно затопляя собой дьявольский храм. Впрочем, Флорентина скорее угадывала их присутствие в собственной душе, чем воочию убеждалась в реальности происходящего, поскольку чувствовала ту внутреннюю нить, связывающую её с ними, общее начало всего живого, где музыка апологией вырастала пред сияющим ликом девушки. Материальность плыла в пляшущем мареве, а слово реальность окончательно потеряло первоначальное значение. Не видела девушка и того, что происходило в то время в другой части замка. Не видела, как взволнованная исчезновением дочери миссис Деллинг упала без чувств посреди своих покоев, стоило ей только услышать отдалённые завывания флейт, срывающихся фистулой, точно как на безумных плясках корибантов. Не видела, как, объятая бесконечным ужасом, прислуга жалась друг к другу около спасительной близости каминного огня, дрожа и стеная в неизвестности. Не видела, как скользкий холод проник в самую тихую комнату старого готического замка, пронзая сердце спящей старушки, лежащей на широкой постели среди пышных одеял, саваном укрывших её немощное тело. Не видела, как мистер Бальдр, озарённый ужасной догадкой, мчался в южную башню замка, сбивчиво умоляя весь мир о прощении и милосердии, но в глубине души мучительно понимающий, что время ушло, он безнадёжно опоздал, а девушка потеряна безвозвратно. В призрачном зале разгорались огни, сама жизнь вливалась в него яркими потоками. Близилась полночь. На старый замок опустилась ночная тень.