— О, вы такой злой! — прошептала Батистина, задыхаясь от горечи и боли. Из ее голубых глаз выкатились две слезинки и повисли на ресницах, как у малого ребенка.
В единый миг она узнала о волшебной силе вовремя пущенной слезы, о том, какое впечатление женские слезы могут произвести даже на такого сурового мужчину, как этот загрубевший в сражениях воин.
— Ну, ну, малышка, не надо! Ох, клянусь моими бравыми гренадерами, какой же я болван! Держите платок, утрите эти прекрасные глазки. Ах, я никогда не видел таких ясных глазок! — восклицал маршал, извлекая из кармана надушенный платок, от которого исходил запах мускуса. Старик легонько потрепал Батистину по бархатистой щечке.
— Я… я… вовсе не… не шпионка-а-а… Зачем вы это придумали-и-и… А я… я… всегда так восхищалась… вашим талантом… Сестры-урсулинки страшно боялись вас и даже… запрещали упоминать… ваше имя, но я вас нисколько… не боялась… Я буду молчать… как рыба… о том… что… вы собираетесь… дать сражение… — всхлипывала Батистина, словно маленькая девчушка.
— Ну я вам верю, верю! Только, Бога ради, успокойтесь и вытрите слезы! — широко улыбнулся Морис Саксонский.
Батистина выполнила его просьбу.
— Ну вот мы и помирились! — удовлетворенно заметил маршал, засовывая свой платок обратно в карман.
Батистина согласно закивала головой. Маршал осторожно и очень ласково взял ее за руку. Слегка погладив тонкие пальцы, нежно их поцеловал.
— Как вас зовут, моя славная маленькая девочка?
— Батистина де Вильнев-Карамей, — ответила девушка, находившаяся теперь в весьма затруднительном положении: многоопытная рука маршала уже обвила ее талию. Батистина не знала, как поступить. Остановить маршала?.. Но как? И что потом будет?
— Замечательное имя, — прошептал Морис Саксонский, притягивая девушку к себе и легко касаясь губами ее щечки. — Вам неприятно, моя прелестная Батистина? — лукаво усмехнулся маршал.
— О, нет! Вовсе нет! — пролепетала девушка, отстраняясь. — Сказать по правде, я очень скучала, сидя здесь в одиночестве. Но теперь, когда мы стали друзьями…
Губы Мориса Саксонского коснулись соблазнительных розовых губок. Батистина инстинктивно отстранилась. Хорошо изучивший женскую природу, граф благоразумно оставил девушку в покое.
— Да, мы теперь добрые друзья, Батистина. Ах, моя душечка, не называйте меня маршалом. Когда мы наедине, зовите меня просто Морисом. Вы так прелестны! Ваша красота ослепительна! Как жаль, что я сейчас слаб из-за водянки. Мой лекарь каждый день выпускает из меня добрых пять пинт отвратительной жидкости.
— О, как это, должно быть, больно! — от всего сердца пожалела маршала Батистина.
— Да, довольно больно, — кивнул Морис Саксонский, не подумав о том, что некоторые подробности, касающиеся его болезни, вряд ли заинтересуют молоденькую девушку. — Но я скоро поправлюсь и надеюсь, прелестная Батистина, вы приедете ко мне, в мой лагерь в Валансьене. Я рассчитываю, вы ни словечка не скажете ни одной живой душе о том, что слышали здесь… Я пошлю за вами карсту…
— О, да, Морис, с превеликим удовольствием! — радостно подтвердила Батистина, подумав, что она ничем не рискует, пообещав приехать. — Мне будет так занятно посмотреть, как люди воюют. Должно быть, война — это очень красиво!
Морис Саксонский с любопытством воззрился на Батистину.
— Какая вы, однако, странная девочка!
Батистина приложила пальчик к губам, давая знак прекратить разговор.
— Нет, нет и нет! — гремел за стеной голос короля. — Я запрещаю стрелять в толпу, Беррье! Возможно, полицию перестанут так ненавидеть! Приказываю: успокойте жителей предместий! Повесьте повсюду объявления, дескать, вовсе не было случаев, когда детей похищали на улицах, чтобы отправить их в Луизиану и заселить эти заморские территории. Ведь таких случаев не было, не так ли?
— Хм… нет… нет… сир, по крайней мере, я ни о чем подобном не слышал. Отправляли попрошаек, воров, уличных девок — тюрьмы и без них переполнены… В кварталах, пользующихся дурной славой, улицы кишмя кишат этим сбродом…
— Хорошо, господин Беррье, я благодарю вас за преданность. Приходите ко мне с докладом через несколько дней.
— Ваше величество посетит Версаль?
— Быть может, я буду в Шуази, только не в Сен-Дени[3], — сказал Людовик XV, обожавший мрачные шутки. — Можете идти, господин Беррье.
— К вашим услугам, ваше величество!
Морис Саксонский и Батистина услышали, как король стал ходить по кабинету из угла в угол и шуршать какими-то бумагами.