— О нет, сир, позвольте ей попрыгать! Она такая хорошенькая, миленькая. Я очень люблю животных, — замурлыкала Батистина, наклоняясь, чтобы погладить собачку по головке.
Король, увидев сию очаровательную картину, заулыбался.
— Мессалина никогда не ошибается в людях. Знаете, ведь она может быть ужасной злюкой, но вы ей очень понравились… и не ей одной…
Личико Батистины порозовело от смущения под пристальным взглядом короля. Он снова расхохотался.
«Ах, Боже мой, каким же он становится молодым, когда смеется!» — подумала Батистина.
— Но вы, наверное, умираете с голоду. Почему вы ни к чему не прикоснулись, дожидаясь приема?
— Сказать по правде, сир, я была очень недовольна, что меня заперли! — сказала Батистина, прекратив забавляться с собачкой.
— О, так вы обиделись!
— Да, немножко…
— И вы были совершенно правы, клянусь честью! Кто посмел запереть дверь на ключ?
— Но… герцог Ришелье, сир.
— Ах так! Конечно! Разумеется, дю Плесси! Как только вы произнесли это имя, стало ясно, что вы не очень-то его жалуете…
— Действительно, сир, не очень… Его манера говорить меня раздражает… Я ничего не могу разобрать, когда он все время вставляет это «с».
Король с удовольствием потер руки. Он просто ликовал.
— Ну ладно, идемте, мы пообедаем вместе. Ваша болтовня меня развлечет, а секрет вашего соуса для салата заменит государственные дела! — сказал король, беря Батистину за руку и направляясь к двери, противоположной той, что скрывалась за книжным шкафом. Он дернул дверь. Она не поддалась.
— Действительно, закрыто! Этот дю Плесси сущий негодяй. Ради ваших прекрасных голубых глаз, Батистина, я отправлю его в Бастилию!
— Благодарю вас, ваше величество! — спокойно промолвила Батистина, встряхивая своими роскошными шелковистыми медовыми кудрями, в то время как король вытаскивал из внутреннего кармана камзола связку ключей.
— Ах, Боже мой, а где же хваленое женское умение прощать обиды? Где женская снисходительность и мягкосердечие? Ни словечка в защиту бедняги герцога! — воскликнул король с лукавой улыбкой, пропуская Батистину в соседнюю комнату, будто простой дворянин.
Мессалина путалась у них под ногами, повизгивая от радости и помахивая хвостиком.
— Вот именно-с, сир, посадите вашего-с ужасного-с Ришелье в темницу с крысами-с, быть может, это научит его-с говорить-с по-человечески! — нисколько не смущаясь, ответила Батистина. Она обернулась к августейшей персоне. Король закрыл дверь.
— Ах вы, юная кровожадная волчица! Так, значит, в вас нет ни капли жалости! — в свой черед засмеялся король.
Ловким движением руки он расстегнул застежку накидки Батистины прежде, чем девушка успела пошевелиться. Его опытные пальцы соблазнителя, прекрасно разбирающегося во всех особенностях женской одежды, действовали быстро и почти незаметно. Батистина чуть вздрогнула и слегка покраснела. Король сделал вид, что ничего не заметил. Он потянул на себя шелковистую ткань с плеч Батистины и бросил накидку на спинку кровати.
«Он и меня туда сейчас уложит! Что делать?» — думала Батистина, уже готовая, следуя обычной женской логике, не только защищаться, но и прильнуть к широкой груди.
— Не будем терять даром время, нас ждут очень серьезные дела, мое сердечко, — вежливо сказал король, беря Батистину за руку. Она была почти разочарована.
Он увлек ее за собой к низенькой дверце, выходившей в прихожую, обитую светло-зелеными деревянными панелями Король тщательно закрывал все двери, не выпуская из своей руки запястье Батистины. Высокие, выложенные керамическими бело-голубыми изразцами печи обогревали эти задние комнаты.
— Ох! Ваше величество! Я никогда не видела ничего подобного! — воскликнула пришедшая в восторг и потрясенная Батистина, входя в третью комнату, которая оказалась ванной.
Она не могла оторвать восхищенных глаз от большой ниши, где на выстланном золотыми и розовыми плитками полу возвышались две большие белые ванны — воплощение величайшей роскоши.
Мессалина опять замахала хвостиком и стала принюхиваться и что-то искать.
— Спасибо, моя красавица, — сказал король, наклоняясь, чтобы взять домашнюю туфлю, которую собачка нашла за одной из ванн и гордо принесла своему хозяину в зубах, в то время как онемевшая от восторга Батистина не могла оторвать глаз от чудесных предметов.
— Ну же, Батистина, перестаньте же взирать на все круглыми от изумления глазами. Мне кажется, если бы я вам позволил, вы бросились бы здесь все обнюхивать, как Мессалина.