Король грозно сдвинул брови и повернул девушку к себе.
— Что это значит?
— Но, Людовик, я послезавтра выхожу замуж! — заявила Батистина, нисколько не смущаясь.
— А знаете ли вы, мадемуазель, что всякая девица благородного происхождения должна испросить моего разрешения на брак? Так положено! — сухо и недовольно произнес король, набрасывая ей накидку на плечи.
— Простите, сир, но у меня никого нет, кроме Элизы, чтобы посвятить меня во все обычаи света, с тех пор как… мои братья… умерли… — не то со вздохом, не то со всхлипом выговорила Батистина.
Король почувствовал угрызения совести. Он нежно обнял ее за плечи:
— Бедная маленькая сиротка, это я должен просить у тебя прощения. Ты ни разу не упрекнула меня за то, что твои братья погибли, служа мне… Клянусь, Батистина, я искал их как только мог. Я любил их, твоих братьев. Они были моими друзьями юности, когда ты была всего лишь несносной маленькой девчушкой. Флорис очаровал меня своим пылким, страстным характером, и я целиком доверял разуму и рассудительности Адриана. Никто никогда не узнает, что с ними случилось. Но теперь ты не одна на свете, Батистина! Я люблю тебя, мое сердечко, и позабочусь о тебе… Сказать по правде, было бы неплохо, если бы ты вышла замуж, для того, чтобы мы были… более свободны в своих действиях… И твой брак — настоящая удача! А кто же претендует на твою руку?
— Жеодар Кастильон дю Роше, — ответила Батистина с улыбкой, крайне довольная тем, как оборачивались дела.
— Хм… Что-то я не знаю никакого дю Роше… Он благородных кровей?
— Я, право, затрудняюсь…
— Ладно, хорошо, но у него есть земли?..
— О, да! И очень много…
— Чем дальше, тем лучше… Мы дадим ему титул, о котором он наверняка мечтает. Ты можешь сообщить ему об этом, и он останется при своем интересе, — с довольной улыбкой заключил король.
Батистина тоже улыбнулась, правда, не без смутного беспокойства — она не была уверена, что такая перспектива понравится Жеодару. Внезапно она задрожала. Ей стало дурно, ибо на какое-то мгновение дыхание стало прерывистым, а сердце почти остановилось.
— О, входите, дю Плесси, я только что пообещал мадемуазель де Вильнев вновь отправить вас в Бастилию… Ведь вы уже побывали там дважды? — весело сказал король постучавшему в дверь герцогу.
— Ваше величество, вы слишком добры-с, что побеспокоились обо мне-с. Воздух главной башни-с очень полезен для моих бронхов… И мадемуазель тоже очень, очень добра-с… — ответил герцог, не теряя самообладания.
— Ну, герцог, не сердитесь, когда король шутит! Да, так вот! Распорядитесь доставить мадемуазель домой и дайте ей достойное сопровождение. Но не хотите ли, мадемуазель, прежде увидеть торжественный публичный обед?
— Да! О да, сир! С удовольствием! — сказала Батистина, приседая.
С приходом герцога все изменилось. Она чувствовала, король отдалился от нее, стал недоступным. Холодный испытующий взгляд герцога перебежал с одного лица на другое и с иронией остановился на огромной измятой постели. Людовик, однако, взял тонкую руку Батистины и легко поцеловал кончики пальцев.
— До скорой, очень скорой встречи, мадемуазель де Вильнев, — прошептал король, прежде чем покинуть комнату.
Оставшись наедине, герцог и Батистина безо всякой приязни посмотрели друг на друга. Девушка нахмурила брови, надулась и приготовилась дать решительный отпор любым насмешкам. Встревоженный Ришелье в это время прикидывал, какое влияние могла возыметь на короля эта маленькая глупая гусыня.
— Не будете ли вы столь любезны проследовать за мной, мадемуазель де Вильнев? И простите меня великодушно, если я имел несчастье чем-либо прогневить вас, — лицемерно заюлил герцог, решив на время забыть свои обиды.
Батистина вдруг ощутила угрызения совести:
— Знаете, ваша светлость, ведь про Бастилию его величество упомянул шутки ради, — сказала она, придя в отчаяние от того, что доставила герцогу несколько неприятных минут.
— О да, мадемуазель, конечно, это была шутка! Однако из самых забавных шуток-с! Должно быть, его величество смеялся до слез, — скорчил гримасу Ришелье, пропуская вперед Батистину, тотчас же пожалевшую о тщете своих усилий быть с герцогом любезной.
Батистина последовала за Ришелье по длинному темному коридору в прихожую, освещенную тремя канделябрами. Лакей в голубой ливрее застыл словно статуя возле обитой прелестной тканью стены. По знаку Ришелье он схватил в одну руку два канделябра, не уронив при этом ни капельки воска, что показалось Батистине чудом ловкости. Лакей приподнял синюю бархатную портьеру и стал спускаться по винтовой лестнице, высоко поднимая руку вверх, чтобы осветить путь герцогу и Батистине.