— Ну конечно, муженек. Раньше-то, милая барышня, у нас была лавчонка в Версале, и мы каждое Божье воскресенье отправлялись во дворец посмотреть, как обедает покойный король. Вот это было удовольствие так удовольствие! Скажи-ка, господин Бернашон!
— Ну да, ну да! — закивал старик. — Но теперь-то совсем не то! С тех пор как мы покинули Версаль и переехали жить к племяннику в Компьень, мы редко видим молодого короля. Ведь он лишь изредка приезжает сюда… А сегодня мы страх как довольны, что присутствуем на королевском обеде.
— Тсс, замолчите, старый болтун! — зашипела госпожа Бернашон, хлопая мужа по руке.
Батистина отвернулась от супружеской пары и взглянула на входную дверь. Швейцарцы дважды щелкнули каблуками. Вдалеке двигалась торжественная процессия. Дамы при ее приближении опускались в глубоких реверансах, мужчины низко кланялись.
Батистина поискала взглядом короля и, к своему разочарованию, не увидела его. Придворные приветствовали главного хранителя королевских столовых приборов, с высочайшим почтением несшего ларец, где и хранились драгоценные предметы.
Батистина от всей души пожалела беднягу, с видимым усилием тащившего изукрашенный драгоценными камнями ларец — предмет, почитавшийся во дворце за святыню, был явно очень тяжел.
Впереди шел главный церемониймейстер с жезлом в руке, а позади — вооруженный до зубов телохранитель короля, за ними следовали духовник короля и многочисленная челядь.
— Ах, вот и он, Огюстен! Что-то он сегодня плохо выглядит! — зашептала госпожа Бернашон.
Трепещущая от волнения Батистина увидела Людовика, медленно шедшего впереди вельмож, составлявших его свиту. Среди них она узнала кое-кого из тех, кто принимал участие во вчерашней охоте. Любимые собачки короля — курносый мопс и уже знакомая Батистине левретка Мессалина — тоже входили в королевскую свиту.
Придворные и простолюдины, допущенные на публичный обед, молча кланялись, Людовик шел медленно, чинно, лицо у него было холодное, отчужденное, глаза — прищурены, словно он никого не желал видеть. На нем был роскошный кремовый шелковый камзол, расшитый золотыми и ярко-алыми нитями. На туфлях сверкали огромные пряжки с бриллиантами.
Батистина не узнавала короля. Теперь это был совершенно незнакомый, холодный, надменный, недоступный человек; окружающие взирали на него с обожанием, как на божество. Девушка подумала, уж не было ли сном все, что произошло между ними.
Король сел за стол. Отлично выдрессированные собачки улеглись за креслом, поближе к огню. Батистине показалось, что Людовик изо всех сил борется с зевотой. Перед столом один за другим проходили дворецкие, предлагавшие королю горячие и холодные закуски, супы, жаркое, жареных кур, индеек, фазанов, куропаток, копченую и запеченную телятину, окорок, баранину, внушительных размеров пироги с поджаристой корочкой… Непрерывная череда блюд…
— Эй, Огюстен! Какая жалость! Король-то наш, видать, болен! Он же ничего не ест!
«И ничего тут нет удивительного! Если бы вы знали, сколько супа и рагу он съел только что!» — подумала Батистина, стараясь подавить смех.
Внезапно король поднял голову:
— Маркиз де Фламарон!
— Да, сир, — тотчас же отозвался один из придворных, стоявших позади полукруга, образованного восседавшими на табуретах высокородными дамами.
Король сделал вид, что ищет глазами маркиза. Карие бархатистые глаза обежали толпу, быстро скользнув по той части гостиной, где стояли Батистина, Ришелье и супружеская чета. Казалось, взгляд короля не задержался ни на секунду ни на ком из них, однако Батистина ощутила словно ласковое прикосновение теплой руки. В этом взгляде ей почудилась огромная печаль, король словно говорил ей:
«Ты видишь, мое сердечко, я так одинок. Я хотел, чтобы ты поняла, как мне нужна. Я здесь — пленник… несчастный пленник…»
В зале воцарилась тишина. Король, наконец-то, с кем-то заговорил! Принцессы и герцогини с завистью смотрели на маркиза.
— Мы будем охотиться завтра в лесах под Версалем, маркиз, позаботьтесь о списке приглашенных!
Присутствующие недоуменно переглянулись. Еще никогда прилюдно король не говорил так много!
Маркиз, совершенно ошалевший от оказанной ему чести, согнулся в три погибели, прежде чем вновь занял свое место. В кружке знатных дам возник легкий шелест: дамы перешептывались. Фраза, небрежно брошенная королем, означала, что следовало укладывать вещи в сундуки и отправляться в Версаль.
Вдруг Батистина с ужасом заметила, что все придворные и все допущенные к обеду простолюдины обернулись и стали ее рассматривать совершенно бесцеремонно. Дело было в том, что крохотная Мессалина заскучала у камина и, узнав в толпе свою недавнюю приятельницу, с веселым лаем бросилась к ней. Собачка радостно подпрыгивала, повизгивала, махала хвостиком и болтала лапками в воздухе, пытаясь прикоснуться к платью девушки, а все присутствующие с нескрываемым любопытством наблюдали эту сцену.