18 февраля в семь часов утра, по сигналу с флагманского корабля Ушакова, началась атака.
Первыми вступили в бой фрегаты. Проходя под парусами вблизи берега, они обстреливали неприятельские батареи. Доходя до своего места, фрегаты становились бортом к крепости. За фрегатами следовал весь флот. Часть кораблей обстреливала суда неприятеля, а также рейд, не давая подвозить к острову Видо подкрепления. Как всегда, в самый решительный момент Ушаков подал личный пример. Видя упорство наиболее крупной батареи, он поставил свой корабль против нее и в короткое время заставил батарею замолчать.
После продолжительной артиллерийской подготовки в трех местах острова начал высаживаться десант. Преодолевая упорное сопротивление французов, различные естественные и искусственные препятствия, моряки смело продвигались вперед.
К двум часам дня над островом уже были подняты русский и турецкий флаги. Половина гарнизона попала в плен. В числе пленных был и комендант острова бригадный генерал Пиврон. Русские моряки нашли его спрятавшимся в огромной бочке. Генерал был объят таким ужасом, что позже за обедом у русского адмирала не мог даже держать ложку.
Так же успешно было нападение и на главную крепость. До пяти часов вечера корабли и береговая батарея обстреливали крепость орудийным огнем. Наконец, по приказу Ушакова, турки и албанцы, подкрепленные русскими моряками, бросились на приступ. Первая атака была отбита. Союзники ударили еще раз. Храбро защищались французы. Больших трудов стоило выбить их из каждого укрепления, каждого выступа скалы. Карабкаясь на почти отвесные стены, взбираясь по приставленным лестницам, наступающие к вечеру взяли два важнейших бастиона.
Французы, не желая дальше бесполезно жертвовать жизнью, предложили перемирие.
— Я всегда на приятные разговоры согласен, — ответил Ушаков.
20 февраля 1799 года неприступная крепость Корфу впервые в своей истории капитулировала. В плен было взято 2931 человек, захвачено 636 орудий и большое количество боевых и продовольственных запасов.
Великий Суворов, узнав о взятии Корфу, радостно вскричал:
— Ура русскому флоту! Жалею, что не был при взятии Корфу хотя бы мичманом.
Правительство Павла не оценило самоотверженности и отваги русских моряков.
Спустя полтора месяца после взятия Корфу Ушаков в письме к русскому посланнику вынужден был констатировать горькую истину:
«Из всей древней истории не знаю и не нахожу я примеров, чтобы когда какой флот мог находиться в отдаленности без всяких снабжений и в такой крайности, в какой мы теперь находимся. Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только, по крайней мере, довольствовали нас провиантом, порционами и жалованьем как следует, и служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали бы с голоду, и чтобы при том корабли наши было чем исправить, и мы не могли бы иметь уныния от напрасной стоянки и невозможности действовать».
На севере Апеннинского полуострова французов теснил фельдмаршал Суворов. Только его система, его тактика могли противостоять тактике французских батальонов. «Они воюют колоннами, и мы их бить будем колоннами», заявил Суворов. Русские солдаты, по выражению их полководца, «дрались как отчаянные… а ничего нет страшнее отчаянных». По свидетельству же иностранцев, русские полки «обладали твердостью и устойчивостью бастионов». Северная Италия была быстро очищена от французских войск.
Но на юге еще господствовали французы. Нельсон со своим флотом крейсеровал у Неаполя, не решаясь начать действия на берегу.
Ушаков отдает распоряжение итти к берегам Италии.
Русские корабли, идя вдоль побережья Италии, занимают один город за другим.
В Палермо произошла первая встреча русского флотоводца с английским адмиралом Нельсоном. Ушаков предложил Нельсону направить против занятой французами Мальты соединенные силы двух эскадр. Но это никак не входило в расчеты Нельсона, он всеми силами старался отклонить предложение Ушакова.
С первой же встречи русский и английский флотоводцы не сошлись. Ушаков, не доверяя льстивым фразам английского лорда, с подозрением относился к его предложениям. Нельсон с досадой видел, что русский адмирал держит себя самостоятельно, независимо и никак не может быть зачислен в число его бессловесных помощников.
Нельсон писал подчиненному ему командиру Трубриджу, что Ушаков «держит себя так высоко, что это невыносимо; под вежливой наружностью в нем скрывается медведь».
С прибытием в Неаполь русская эскадра стала готовиться к взятию Рима. Но и тут англичане, привыкшие загребать жар чужими руками, воспользовались появлением русской эскадры — моральным воздействием русских войск на неприятеля.