По сообщению лиц, хорошо знающих владивостокские порядки, этот случай вовсе не единственный и, конечно, самым ярким подтверждением этого может служить имевшая место продажа машинных частей нашего миноносца в Японию».[33]
Вслед за этой запиской Столыпин послал во Владивосток для расследования фактов генерал-майора Вогена. Последний, произведя расследование, сообщил, что «факты, имеющиеся в распоряжении правительства, подтверждаются, с ответом в печати подождите до полного расследования. Части нового миноносца действительно проданы в Японию». В дополнительной телеграмме Воген писал:
«В декабре выяснилось, что 4 и 5 декабря по подложным ассигновкам выдано за „ремонт“ офицерских флигелей 13 219 руб. 40 коп.».
Из всей этой переписки видно, как разложившиеся офицеры расхищали казенное имущество и присваивали деньги. Они же являлись базой для работы японских шпионов. Конечно, Дальневосточный флот в этом отношении не был исключением. Об этом наглядно говорит такой факт.
1907 г. русский консул в Тегеране (Иран) доносил министру иностранных дел, что за «последнее время участились случаи массового воровства в России винтовок, патронов и других боеприпасов и продажа контрабандным путем в Персию».
Получив это донесение, министр иностранных дел обратился к морскому министру с просьбой принять охранительные меры с помощью бездействующей Каспийской флотилии.
«Меры были приняты», а оружие продолжали воровать и вывозить из России в Персию. Оружие отправлялось морем через Баку, Шушу, Ленкорань, Энзели пароходами торговых компаний, а по суше — через Сальяны. Это оружие покупали по высокой цене руководители национально-освободительного движения Ирана.
Характерно, что штаб кавказских войск знал о торговле оружием, но ничего не предпринимал, ибо и здесь кто-то из дворян офицеров и чиновников грел руки на этой торговле.
В силу чудовищных хищений и взяточничества армия и флот были плохо снабжены и вооружены. Солдаты и матросы влачили полуголодное существование.
Воровство, взяточничество и разложение части командного состава флота и армии являлись типичным отображением гниения царского самодержавного аппарата, стремившегося после революции 1905―1907 гг. больше чем когда-либо удержаться у власти с помощью штыков, тюрем, виселиц, разжигания национальной вражды и варварской эксплуатации народа.
Верноподданные помещики Столыпин, Родзянко, Шульгин, Марков 2-й и их союзники из лагеря буржуазии: Милюков, Гучков, Рябушинский, Коновалов и иже с ними стремились вскрывать и лечить эти язвы гниющего самодержавного режима. Но напрасны были их старания. Самодержавная монархия Романовых разлагалась. Понятно, что при таком состоянии армии и флота врагам России не трудно было в годы русско-японской войны наносить поражения царизму. Творческая мысль прогрессивной части офицерства армии и флота душилась.
Но возвратимся к положению матросов во флоте в годы реакции. Списывание матросов в армию, которым так усиленно занималось правительство, явилось палкой о двух концах. Матросов списывали в армию, чтобы искоренить их революционный дух, а вместо этого — матросы, придя в сухопутные части, вели среди солдат революционную пропаганду. Да и сама мера наказания не страшила матросов: в армии у них механически сокращался срок службы. Они скорее могли избавиться от дикой муштры, палочной дисциплины и издевательства. В силу этого многие матросы вели себя так, чтобы их поскорее списали в армию.
Списывание «неблагонадежных» с кораблей не только подрывало дисциплину во флоте, но и разлагало остальные части армии. Это подтверждают донесения командующих армейскими частями, кораблями, а также донесения жандармов.
Все же списывание не прекращалось и дальше. Даны лишь были указания, чтобы за списанными матросами следили особо и ставили их в такое положение по службе, чтобы они не могли вести пропаганду.
Матросы, заподозренные в политической неблагонадежности, детально изучались. Сведения с мест давали полиция, духовенство, воинские начальники, городские и сельские власти, а также кулаки и помещики. Во флоте же материалы поступали от жандармского управления и командиров кораблей. Последние собирали сведения о матросах на основе офицерского наблюдения, доносов младшего командного состава и подосланных во флот в качестве матросов провокаторов и шпионов. Но, увы, — изучение военно-морских архивных материалов показывает, что никакая чистка флота не могла избавить царский флот от революционно-настроенных людей.
Идеи большевизма во флоте возрождались матросами, прошедшими через горнило революции и избежавшими арестов. Эти идеи приносили на корабли новобранцы из рабочих, участвовавших в революции. Их ежедневно передавали с берега революционные рабочие, их сеяли большевистские пропагандисты-подпольщики, а почву для их восприятия создавало само правительство своим полицейским режимом в стране и варварско-военной дисциплиной во флоте.
После революции 1905―1907 гг. отдельные члены правительства, и особенно жандармы, стали лучше понимать причину массовых революционных настроений и брожений во флоте. Жандармы, по заданию Столыпина, основательно изучали этот вопрос. И не случайно охранное отделение в 1908 г. докладывало министру внутренних дел Столыпину, что до тех пор, пока флот будет комплектоваться из рабочих, правительству не избавиться от революционного брожения среди матросов.
Не меньше жандармов понимал это и сам Столыпин. Но отказаться от комплектования флота рабочими было нельзя. Флот требовал людей, которые знали бы машины, имели бы ту или другую специальность, а такими людьми были рабочие. Нужно было искать какой-то иной выход. И правительство на протяжении последних лет своего существования старательно его ищет.
С 1908 г. военное и морское министерства, подталкиваемые охранкой и Столыпиным, занялись подробным изучением новобранцев. Заподозренных в политической неблагонадежности матросов стали меньше списывать в армию, но зато больше ссылать в дисциплинарные батальоны.
По инициативе того же Столыпина, в декабре 1908 г. был опубликован закон, воспрещающий принимать на военную службу лиц, «привлеченных к дознаниям по государственным преступлениям и подвергнутых гласному надзору полиции».[34]
В дополнение к этому закону в 1909 г. департамент полиции, по заданию Столыпина, разработал несколько секретных циркуляров по этому же вопросу. Очевидно, эти меры оказались недостаточными и вынудили министра внутренних дел разослать 2 сентября 1910, г. всем губернаторам и губернским жандармским управлениям новый циркуляр.
Этот циркуляр требовал тщательного изучения новобранцев, в особенности из числа фабрично-заводских рабочих и лиц, находившихся в отхожих промыслах, и пресечения «возможности приносить с собою в войсковые части преступные прокламации и вообще произведения нелегальной литературы».[35]
В этом же циркуляре министерство внутренних дел предлагает чинам полиции производить тщательный осмотр вещей всех новобранцев и особенно у тех, которых считают подозрительными. Дальше следует ряд конкретных указаний об отборе подозрительных. Обыск рекомендовалось производить осторожно и, если можно, то тайно, чтобы призывники не вступали в драку с полицией и не внесли бы ненужных толков в среду незаподозренных людей.