Деятельность этой подводной лодки с самого начала войны (атака 22 сентября 1914 г.) заставила участников мировой войны изменить взгляд на подводное оружие, привела в трепет большие корабли с их крупной артиллерией и броней, ограничила выходы больших кораблей в море, потребовала большого количества охранных сил, чтобы обеспечить свободу действий флота.
Наше плавание совершалось без каких-либо приключений, и на шестой день мы уже пересекли Северное море с юго-запада на северо-восток и входили в Скаггерак.
Оставив позади себя еще недавно загражденный минами немцев Зундский пролив, мы подошли, наконец, днем 23 мая к Либаве.
О нашем походе уже всюду узнали. Буржуазия Латвии также оказала нам восторженную встречу, а к приходу в Либаву нас выехали встречать адмиралы и генералы латвийского флота и армии. Подлодки были в центре внимания Либавы. Промышленные и финансовые тузы видели в нашем походе надежду на возвращение своих миллионов, отнятых революцией.
Однако командование торопило нас, особенно в связи с тем, что Красный флот организовал защиту с моря.
К моменту нашего прихода в Балтийское море на последнем находилась под командой контр-адмирала Вальтера Кэуена эскадра в составе двух легких крейсеров, флотилии эсминцев, тральщиков и одного транспорта. Этот отряд был послан вами на Балтику еще в конце ноября 1918 года в ответ на просьбы капиталистов Прибалтийских стран.
Должна напомнить вам, сэр, что крейсер флота его величества «Кассандра» уже лежал на грунте, взорвавшись на минном заграждении, а крейсер «Кюрасо», подорвавшись также на мине, вынужден был вернуться в Англию для ремонта.
Едва мы успели привести себя в порядок после перехода из Англии, как уже 26 мая я перешла в Ревель и с 27 мая начала свою дозорную службу в непосредственной близости от большевистской крепости — Кронштадта, в расстоянии каких-нибудь 40 миль от него.
Командующий английским отрядом ожидал шедших для усиления из Англии четырех крейсеров и восьми эсминцев. Он не нападал на Кронштадт, а старался завлечь советские корабли за минное заграждение в Копорский залив. Здесь, по вашему же плану, наши подлодки должны были атаковать и уничтожить их. Но этот маневр большевики поняли. Они не выводили своих больших кораблей за минное заграждение. Нам приходилось подолгу оставаться в бездействии или пытаться атаковать выходившие советские эсминцы.
На второй день после занятия нами дозорной линии к югу от острова Сескар мы обнаружили в Копорском заливе два советских эскадренных миноносца — «Азард» и «Гавриил». Однако атаковать их нам не удалось вследствие дружного отпора артиллерии эсминцев и большого расстояния.
Нашего адмирала сильно взволновали сведения о спешном вооружении большевиками своих подводных лодок. Он придавал особое значение красным подводным лодкам, почему, с одной стороны, дозор у Кронштадта был усилен и несся как нашими подводными лодками, так и миноносцами при поддержке крейсеров, с другой — адмирал торопил адмиралтейство с присылкой подкрепления.
29 мая при выходе в Копорский залив эсминцев «Гавриил» и «Азард» мне удалось близко подойти к противнику. Вздрогнул корпус, и, с глухим стоном вырвавшись из узких стальных аппаратов, торпеды помчались на врага. Томительное ожидание, ожидание взрыва, охватило моряков «L-55». Но вместо взрыва торпед мы услышали взрывы неприятельских снарядов, ложившихся у самой лодки. Наши торпеды прошли мимо, а мы сами были загнаны под воду.
Два дня мы простояли в Ревеле и к вечеру 3 июня заняли позицию на обычном месте. С рассвета 4 июня легкий норд-вест развел небольшую волну, и, находясь в надводном положении, мы вынуждены были иметь все люки, кроме рубочного, плотно закрытыми, так как волна, ударяясь о лодку, обрушивала внутрь целые потоки воды. Подлодка подходила непосредственно к минным заграждениям красных.
Вдруг со стороны Шепелевского маяка явственно показалось два дыма. По цвету их можно было безошибочно определить, что это дым нефтяных кораблей. Нам стало вскоре ясно, что это выходят уже знакомые нам «Гавриил» и «Азард», с которыми мы имели уже три встречи, причем одна едва не кончилась нашей гибелью.
«L-55» быстро погрузилась и, определив направление противника, пошла в атаку. Через несколько минут последовала команда: «крышки носовых аппаратов открыть».
Молниеносное движение людей — и шесть стальных сигар, несущих в себе более 1500 килограммов взрывчатого вещества, смотрели в подводную часть противника, готовые нанести ему смерть. Раздалось: «пли!» — три торпеды помчались навстречу врагу. Мы ждали взрыва. И он раздался. Взрыв ужасной силы потряс всю лодку. Но это я, «L-55», смертельно раненная метким большевистским снарядом в самое сердце — боевую рубку, быстро заполнялась водой. Бурно вливавшаяся в лодку вода быстро заполнила все помещения; настежь открытые водонепроницаемые двери ускорили мою гибель, и я камнем пошла на дно, всей своей тяжестью ударившись о грунт.
Никто не слышал предсмертных стонов моей команды, никто не слышал проклятий 38 одураченных вами, нашедших могилу, людей.
Кровь 38 моряков — это лишь капля в том море крови, которая пролита во время интервенции и гражданской войны, вдохновлявшихся вами.
4 июня — знаменательный день. Я ушла из мира, ушла из войны. Офицер статистического отделения Адмиралтейства, придя в очередное утро на службу, открыл 75-ю страницу справочника и простым взмахом пера перечеркнул то место, где были помещены описания и фотографический снимок «L-55». Справочник заперт в сейф, — все кончено. Я вычеркнута из списков флота его величества. Я на грунте…
Итак, сэр, я разбитая лежала на грунте Копорского залива; спокойная тихая вода застыла в моем корпусе.
А наверху события шли своим чередом.
17 июня английским торпедным катером был потоплен большевистский крейсер «Олег». 30 июня адмирал получил из Англии долгожданное подкрепление, состоявшее из пяти крейсеров и мин заграждения. Вслед за этим 14 июля в Ревель пришла авиаматка с 12 гидросамолетами. 20 июля в Биоркэ были прибуксированы из Англии 7 быстроходных катеров, которые произвели атаку Кронштадта, подорвали линейный корабль «Андрей Первозванный» и потопили базу подлодок «Память Азова». Большевистская лодка «Пантера» потопила эсминец «Виттория». Он лежал в непосредственной близости от меня.
Английский морской командир Эгар так «оправдывал» деятельность на Балтике английского флота:
«Государства, омываемые Балтикой, доверили нам безопасность морских портов от большевистских судов. В это время Великобритания была не просто моральной силой, но единственной моральной силой на Балтийском море. В Англии положение было иное. Там не проводилось ясной и определенной политики, все наши предприятия против большевиков уже стоили нам 700 миллионов фунтов стерлингов, и оппозиция рабочей партии требовала снятия блокады и немедленного отозвания всех наших войск из России.
В противовес этому мы предприняли реорганизацию и финансирование армии Юденича, для совместной ее работы с эстонцами… Могли ли мы отступить без того, чтобы первоначально не достичь безопасности с моря для тех, которые об этом просили. Единственным путем для этого была нейтрализация или уничтожение большевистского флота».
Это откровенное заявление заставило меня призадуматься над всем тем, что затеяли капиталистические страны по отношению к новой России, в водах которой я лежала. Их преступные действия стали мне еще более понятными после слов Ленина:
«Английский военный министр Черчилль уже несколько лет употребляет все средства и законные и еще больше незаконные с точки зрения английских законов, чтобы поддерживать всех белогвардейцев против России…»[48]
А потом я была немым свидетелем бесславного ухода английской эскадры из Балтики. Я слышала шум винтов удалявшихся судов. Вместе со мной, лежа на дне, слышали этот шум крейсер «Кассандра», эскадренные миноносцы «Верулам» и «Виттория», 2 тральщика, 7 торпедных катеров, 3 моторных катера и транспорт. Все эти корабли были потоплены красными.
48
Речь на совещании председателей уездных, волостных и сельских исполнительных комитетов Московской области 15 октября 1920 г.