Узнай старший надзиратель Московской губернской уголовной тюрьмы о том, что затеял его единственный сын, он собственноручно спустил бы с него шкуру. Нет, он выдрал бы мерзавца куда раньше — как только узнал бы о том, что сынок водит компанию с такими подозрительными типами, как обитатель «Чебышей» и реалист-старообрядец. И уж точно он не пощадил бы отпрыска, услыхав его рассуждения о волчьем билете, негодяе-инспекторе и, тем более, о запрещённых прокламациях. Но увы — Фаддей Анисимов пребывал в блаженном неведении относительно того, куда завела его сына любовь к химии и тяга к справедливому устройству общества.
— Чего изволите-с юноша?
Приказчик не собирался угодничать, и даже это «чего изволите-с?» прозвучало, скорее, лениво, по привычке. Да и что за покупатель из гимназиста? Служащие аптечной торговли Вахтёра и Ко привыкли к оптовым закупкам на десятки, а то и сотни рублей — здесь снабжались многие московские аптеки.
— Мне, пожалуйста, три банки желатина — и он ткнул в картонные банки, стоящие на полке. — И банку камфары. А ещё мне нужен глицерин. У вас есть глицерин?
Приказчик снисходительно усмехнулся
— А чем мы, по-вашему, здесь торгуем, башмаками, или, может быть, квашеной капустой? Чтобы на аптечном складе, да не было глицерина? Таки да, их есть у нас! Вам сколько надо, молодой человек — пуд, полпуда?
Уши гимназиста вспыхнули.
— Нет, что вы, мне всего семь золотников.
— Всего!.. — скривился приказчик. — К вашему сведению, у нас здесь солидная торговля! Банка с глицерином — два фунта, меньше не продаём. Будете брать?
— Буду, конечно. — кивнулМатвей. — А скажите, азотная кислота у вас имеется?
— Азотная кислота? — удивился приказчик. — Имеется, конечно. Только она в вёдерных бутылях, меньше тары нет.
— Не…- гимназист помотал головой, — Это слишком много, мне столько не надо. А скажите, если я зайду со своей бутылочкой попозже — вы не сможете мне отлить? Я заплачу, сколько скажете…
Приказчик снова хмыкнул, на этот раз добродушно.
— Вы что, юноша, думаете, что наше заведение будет делать гешефт на такой незаметной ерунде? Приносите, конечно, отпустим по правильной цене. Только смотрите, чтобы пробка была притёрта, а то пары азотной кислоты — это, знаете ли, та ещё радость. Оно вам надо, я спрашиваю?
— Хорошо, тогда я завтра зайду… — засуетился Матвей, роясь по карманам. — Сколько с меня за глицерин и желатин?
Когда гимназист ушёл, неловко волоча под мышкой покупки и стопку учебников, Шмуль Гуральник проводил его задумчивым взглядом, не забывая скрести пальцами, ногти на которых имели неопрятные траурные каймы, в своей редкой бородёнке. Желатин… глицерин… камфара… азотная кислота? Где-то он уже слышал этот перечень компонентов!
Ему понадобилось не больше пяти минут, чтобы вспомнить. Сообразив, в чём дело, приказчик зачем-то кинулся к входной двери, вернулся, нашарил листок, на котором были перечислены покупки, сделанные гимназистом и старательно, на мелкие клочки изорвал. И принялся гадать, что он скажет юному прохвосту, завтра, когда тот придёт за кислотой.
А может, лучше вовсе ничего не говорить? Зачем ему эти вырванные годы, как говорит тетя Бася из Егупца? Лучше сказаться больным и договориться с Моисеем Левиным, чтобы тот подменил его — тот не знает ни о желатине, ни о глицерине и продаст гимназисту азотную кислоту с чистой совестью.
Приказчик давно лет состоял при аптечной торговле и прекрасно разбирался в химических реактивах. И он, как и любой московский еврей, знал, кто такие Гольденберг и Арончик[2].
Но разве это его дело? Он, Шмуль Гуральник продаёт людям аптекарские товары, и Бога ради — какой бы этот ни был Бог, — оставьте его уже в покое!
[1] Автор знает, конечно, что в реальной истории этот указ появился лишь в 1887-м году. Но мы же имеем дело с альтернативной версией событий, не так ли?
[2] Арончик А. Б. и Гольденберг, Г. Д. — члены террористической организации «Народная воля», подготовившей убийство императора Александра II.
III
Российская Империя
Где-то между Санкт-Петербургом
и Москвой.
Поездку в Москву Остелецкий откладывать не стал. С утра, перекусив в упомянутом студенческом трактире — странный выбор для человека, вполне могущего позволить себе столик в ресторане Николаевского вокзала, в ожидании, но у Венечки имелись на этот свои резоны. За недолгой трапезой он переговорил с тощим молодым человеком в шинели Училища Правоведения, причём правовед что-то горячо втолковывал собеседнику, а под конец, воровато оглянувшись, сунул ему сложенный в несколько раз листок.