Игра, таким образом, намечалась вполне серьёзная. Ашинов примерял на себя роль предводителя заморской колонии с портом, крепостью, и восьмитысячным отважным союзным войском. Он имел уже некоторый опыт организации казачьих поселений — в 1879-м году, сразу после победоносного окончания войны, он затеял и с треском провалил попытку воссоздания Черноморского казачьего войска. Тогда дело кончилось громким скандалом и многочисленными обвинениями в растратах, но теперь-то всё просто обязано было сложиться иначе! Вольный атаман уже видел себя эдаким абиссинским Ермаком, готовым поклониться царю африканской землицей, а то, что новые подданные, в отличие от сибирских инородцев и татар Кучума принадлежали к православной (ладно, монофизитской, но кто станет вникать в подобные тонкости?) вере, делало затею ещё привлекательнее. Новая Запорожская Сечь на берегах Красного моря — что может быть веселее? «Сарынь на кичку» — и берегитесь, британские пароходы!
Впрочем, так далеко планы Ашинова, конечно, не заходили. Война, как и было сказано, закончилась; заключённые договора снова сделали океаны свободными для морской торговли. Тем не менее, рассуждал Ашинов, русское морское ведомство наверняка заинтересуется перспективой устроить в заливе Таджуру угольную станцию для клиперов и броненосных фрегатов, отправляющихся на Дальний Восток — благо недавняя морская кампания, выигранная с таким блеском, подтвердила эффективность российской военно-морской доктрины.
Свою африканскую авантюру Ашиновы начали с переименования Сагалло в станицу «Новая Москва». В наскоро сооружённых возле крепости хибарах обосновались десяток казачков из «атаманского конвоя»; французский флаг, давно уже выгоревший под абиссинским солнцем, содрали, как ненужную тряпку, и на его месте подняли русский триколор.
Скандал разразился изрядный. Французские газеты наперебой возмущались выходкой «furieux Cosaque Ataman» [2]. Сам же Ашинов, который предпочёл временно убраться с африканского континента, появился в Киеве и имел там оглушительный успех. Обыватели с Крещатика наперебой рассказывали друг другу, что в Новой Москве уже четыре сотни казаков; что основатель станицы был принят самим императором эфиопов Иоанном IV и везет с собою на воспитание дочь и наследника эфиопского престола, что его сопровождают черные монахи с письмом своего монарха к царю Александру Третьему.
Ашиновы всячески старались поддерживать эти слухи. Они на самом деле привезли с собой «племянницу негуса» по имени Оганесс. Были, правда, злые языки, утверждавшие, что смуглоликая барышня — никакая не родственница абиссинского императора, а девица по имени Аришка, которую София Ашинова подобрала в Константинополе, новой столице только что учреждённого государства Юго-Славия, где на троне сидел родной брат российского императора — и взяла оную особу в услужение. Но это уже не имело значения — восторженную толпу не смущал даже вполне приличный русский язык «эфиопки». А уж атаман продемонстрировал киевской публике самых настоящих «абиссинских священников» — последние сомнения отпали.
Правда, и тут нашлись Фомы неверующие, утверждавшие, что один этих священнослужителей — поп-расстрига откуда-то с Кубани, но таким уже никто не верил. Да и как верить, если сам киевский митрополит Платон произнёс пылкую речь в защиту абиссинского «прожекта»? Да что там митрополит — Ашинов ухитрился стать своим человеком в окружении будущего премьер-министра Витте, служившего тогда в Киеве по путейской части.
В это же время же «вольный казак» близко сошёлся с редактором газеты «Киевское слово» профессором Антоновичем. Его дом на Новой Владимирской быстро превратился в своеобразный штаб «абиссинской экспедиции». У профессора собирались сливки киевского общества — сановники, профессора, финансисты, обладающие немалым весом и в Санкт-Петербурге. Так что, когда несколькими месяцами спустя, Ашинов отправился в Санкт-Петербург, он точнознал, что следовало говорить министрам и что можно просить у царя.
Поистине, смелость — или наглость! — города берёт! Ашинова, разумеется, не удостоили встречи с императором, не того полёта была птица, — однако, кое-кто в окружении венценосца с благосклонностью принял прожект абиссинской кампании. Не нашлось особых возражения и против другой, не не менее важной части прожекта — он позволил Синоду направить с Ашиновым духовную миссию из четырёх десятков монахов во главе с отцом Паисием. А главное — ему разрешили открыть по всей стране сбор средств в пользу абиссинского духовенства и церквей, и запретил препятствовать «вольному казаку» Ашинову набирать волонтеров и переселенцев для станицы «Новая Москва». Столичная публика тем временем зачитывалась статьями о поселениях «православных казаков» в Африке; «Современные известия» на полном серьёзе писали: