Выбрать главу

Наконец звено истребителей оторвалось от орды тосевитов. Гефрон протяжно и облегченно вздохнул: Большим Уродам нечего и мечтать угнаться за ними. Он включил переговорное устройство:

— Друзья, у вас все в порядке?

— Все в порядке, командир полета, — доложил Ролвар. Однако Ксарол сказал:

— У меня не все в порядке. В стычке с Большими Уродами в мой самолет попало несколько снарядов. Частично повреждено электроснабжение пульта управления. Я теряю давление в аварийной системе поддержки. Не уверен, что мне удастся дотянуть до базы.

— Сейчас я сам посмотрю, что с вашим самолетом. Гефрон набрал высоту и сбросил скорость, позволив Ксаролу пролететь впереди. Увиденное заставило командира недовольно зашипеть. У самолета его соратника была снесена часть хвоста, а правое крыло и фюзеляж были прошиты рядом отвратительно крупных дыр.

— Вы не просто получили несколько ударов, Ксарол, вас изрядно потрепали. Сумеете продолжать полет?

— В течение некоторого времени, но удерживать высоту становится все труднее.

— Делайте все, что в ваших силах. Если сумеете сесть на одном из наших аэродромов, у Расы будет возможность починить ваш самолет, вместо того чтобы списывать его.

— Я понимаю, командир полета. Раса уже потеряла на Тосев-3 намного больше боевой техники, чем допускали самые пессимистические прогнозы.

Сохранение оставшихся боевых машин с каждым днем приобретало все большее значение.

Но Ксаролу не повезло. Ему удавалось удерживать самолет в воздухе, пока звено не достигло территории, контролируемой Расой. Гефрон уже сообщил по радио на ближайший аэродром о случившемся с машиной его подчиненного, как вдруг Ксарол спешно передал:

— Мне очень жаль, командир полета, но у меня не остается иного выбора, кроме как катапультироваться.

Через несколько секунд бело-голубая вспышка возвестила о конце истребителя.

Когда Гефрон сел в Варшаве, то узнал, что его товарищ благополучно катапультировался и добрался до своих. Это было приятно слышать. Но когда в следующий раз Ксаролу придется лететь, откуда он возьмет самолет?

***

По всему Нейпервиллю слышалась ружейная канонада. Остолоп Дэниелс скрючился в окопе перед развалинами питейного заведения «Не проходи мимо». Едва стрельба стихала, он высовывал свой пистолет-пулемет над внешним краем окопа, пускал короткую очередь в направлении ящеров и тут же убирал оружие.

— А сегодня довольно тихо, правда, сержант? — сказал Кевин Донлан, когда в ответ на одну такую очередь Остолопа раздался целый шквал вражеского огня.

Аванпосты ящеров находились всего в нескольких сотнях ярдов к востоку.

Как только над головой заскулили пули, Остолоп прижался лицом к земляной стенке окопа.

— И это ты называешь «тихо»? — спросил он. И тут же подумал что обидел мальчишку своим ледяным сарказмом.

Но Донлан не обиделся:

— Да, сержант, я считаю, что сегодня тихо. Лишь пальба из винтовок. Только она на протяжении всего дня. Уж можете мне верить, я бы обязательно услышал артиллерийский залп.

— Я тоже сегодня что-то не слышал пушек. Их автоматическое оружие — также не из приятных, но люди больше гибнут от снарядов. — Дэниелс, замолчал, мысленно прокручивая прошедший день. — Знаешь, ты прав, а этого даже не заметил. Они ведь сегодня практически не лупили из пушек, правда?

— Похоже, что так. Как вы думаете, что бы это могло значить?

— Черт меня подери, если я знаю. — Остолоп жалел, что у нет ни сигареты, ни жевательного табака, ни даже трубки. — Пойми меня правильно. Я не жалею, что нас сегодня не угощают разрывными. Но почему они прекратили стрелять… этого, сынок, я не знаю даже приблизительно.

Чем больше Дэниелс думал об этом, тем сильнее беспокоился. Ящеры не посылали против них пехоту. Сила пришельцев всегда заключалась в их оружии: танках и самоходных орудиях. И если даже с такой техникой они…

— Может, наши действительно понатыкали им гвоздей в задницу, заставив отступить?

— Может, — неуверенно произнес Дэниелс. Он отступал под натиском пришельцев с того самого момента, как выбрался из развороченного поезда. Мысль о том, что другие войска способны наступать на ящеров, была оскорбительной для его самолюбия. Значит, все, что он делал, все, что сделал сержант Шнейдер (а уж это был величайший солдат из всех, когда-либо существовавших)… — все это было недостаточно хорошо. Верить в такое ой как не хотелось.

Позади него, со стороны Чикаго, американская артиллерия открыла сплошной огонь по позициям ящеров. То был странный и довольно хитрый обстрел: сначала с одного места, потом с другого. Ничего похожего на целый ливень снарядов, чем отличались сражения во Франции. Здесь же, если орудие стреляло с одной позиции более двух-трех раз, ящеры засекали его местонахождение и уничтожали. Остолоп не знал, как они это делали, но знал, что дело обстоит именно так. Он видел слишком много убитых артиллеристов и покореженных орудий, чтобы у него еще оставались сомнения.

Остолоп ждал, когда вражеские батареи откроют ответный огонь. С циничным чувством самосохранения, которое быстро развивается у солдат, он скорее предпочел бы, чтобы цели артиллерии ящеров оказались в нескольких милях позади него. Только бы не получать их увесистые подарки» прямо к себе в траншею.

Американские снаряды продолжали падать на ящеров. Когда прошло полчаса и не раздалось ни единого ответного выстрела, Дэниелс сказал:

— Знаешь, парень, ты скорее всего прав. Чертовски приятнее чувствуешь себя, когда пускаешь эти штучки, а не принимаешь их на себя. Как ты думаешь?

— Вы правы на все сто, сержант, — радостно согласился Донлан.

К окопу, где они находились, подбежал запыхавшийся солдат.

— Сержант и вы, рядовой, сверьте часы. Мы наступаем на их позиции…

— он взглянул на свои часы, — через девятнадцать минут.

Он выскочил и помчался к следующему окопу.

— У вас есть часы? — спросил Донлан.

— Да, — рассеянно ответил Остолоп.