Арбутус обратил внимание присутствующих на процессуальную норму, согласно которой истина сама по себе не является средством защиты за исключением тех случаев, когда защита ведется в интересах общественного блага.
– Если речь идет об извращенце и человеке, который грабит банки, полагаю, это как раз тот случай, когда затрагиваются интересы общественного блага. Возможно, моя книга станет из-за этого суда даже лучше продаваться.
Адвокаты были убеждены, что дело обстоит совершенно наоборот.
– Нам не на чем основывать защиту, – сказал один из них, королевский советник Виддершинс. – Я бы порекомендовал достичь соглашения сторон, не вынося дела в судебное разбирательство. У нас нет никакой надежды выиграть его в суде.
– Но разве реклама не пойдет нам на пользу, даже если придется выплатить какую-то компенсацию? – спросил Шортстэд, вынужденный занять эту позицию под нажимом мисс Голдринг, которая постоянно жаловалась на то, что ее романы недостаточно рекламируются. Виддершинс выразил сомнение, что от подобной рекламы может быть польза. Но, поскольку ему самому платили за осуществление защиты, он не видел оснований лишать самого себя того финансового вознаграждения, которое должен был принести затяжной судебный процесс.
– Оставляю решение на ваше усмотрение, – сказал он. – Я свое мнение высказал, и оно заключается в том, что мы неминуемо проиграем.
– Но за урегулирование без суда они требуют четыреста тысяч фунтов, – возразил Шортстэд. – Никакой суд не присудит им таких денег. Это возмутительно! – Сумма действительно была возмутительной.
Судебное разбирательство проходило в здании Верховного суда, председательствовал судья Пламмери. Виддершинс представлял ответчиков, а адвокат Фескью – фирму «Гибдинг и Гиблинг». Последние пребывали в состоянии откровенного экстаза. Пламмери пользовался репутацией объективного, жесткого до грубости судьи, который к тому же испытывал отвращение к склонным ко всяческим уверткам адвокатам. У мистера же Виддершинса не было никакой иной возможности построить защиту иначе, кроме как на увертках. Дополнительную трудность для адвокатов защиты представляла и сама мисс Голдринг, преисполненная решимости, коли уж она не может выиграть дело, то по крайней мере проиграть его по возможности ярко. Шортстэд сидел рядом с ней, подрагивая от холода в тени ее темно-красной шляпы. Одного взгляда на истца, Локхарта Флоуза, ему оказалось достаточно, чтобы понять: перед ним – честный, разумный и толковый молодой человек, представитель того типа людей, о существовании которых Шортстэд уже давно забыл; человек, который скорее может быть собственником банка, нежели грабителем, и который, уж коль скоро он женится, обращается со своей женой нежно и по-рыцарски благородно. Шортстэд хорошо разбирался в характерах.
Мистер Фескью встал для изложения исковых претензий. Его выступление было безупречным. Мистер Локхарт Флоуз, проживающий в доме номер 12 по Сэндикот-Кресчент, Ист-Пэрсли – при этих словах адвокат Виддершинс закрыл лицо руками, а шляпка мисс Голдринг задрожала, – живет по соседству с ответчицей и известен ей, притом настолько хорошо, что однажды она даже приглашала его на чай. В записке, которую передали от мисс Голдринг Виддершинсу, кратко утверждалось: «Лжет, нагло лжет. Я никогда в жизни не встречалась с этим поганцем». Прочитав записку, Виддершинс было воспрянул духом, но тут же снова сник, услышав, как Фескью расписывает добродетели Локхарта Флоуза и те невзгоды, что свалились на него после публикации «Песни сердца». Среди этих невзгод наиболее тяжелым ударом было для него увольнение из бухгалтерской фирмы «Сэндикот с партнером», где он до этого работал. Будет представлено доказательство того, заявил адвокат, что вынужденное увольнение мистера Локхарта Флоуза с этой должности, приносившей весьма хороший доход, явилось прямым результатом постыдных нападок мисс Голдринг на его частную жизнь и совершенно вымышленной его склонности якобы грабить банки и убивать кассиров. Мистер Фескью не упомянул (потому что просто не знал об этом), что Трейер выказал готовность предоставить соответствующие доказательства после личной беседы с ним Локхарта, в ходе которой последний объяснил, что если Трейер откажется сотрудничать, то совесть заставит его, Локхарта, обнародовать факты о том, как мистер Джипсум уклоняется от уплаты налогов. Для подкрепления этой угрозы Локхарт предъявил Трейеру копии всех досье Джипсума – как настоящих, так и тех, в которых хранились сфальсифицированные материалы.
Кроме того, продолжал Фескью, соседи стали избегать истца в такой степени, что из одиннадцати домов, расположенных рядом с его домом, жильцы съехали, дабы избежать любой связи между собой и предполагаемым убийцей. Наконец миссис Флоуз, совершенно верно названная в романе Джессикой, может подтвердить под присягой, что она никогда не привязывала мужа, а он никогда не привязывал ее к их брачному ложу и что в их доме вообще нет плетки. Положение, в котором оказалась миссис Флоуз, было столь тяжелым и причиняло ей такие неудобства, что в последнее время она была вынуждена начать носить вуаль, дабы избежать приставаний к ней на улице мужчин, страдающих мазохистскими и садистскими сексуальными извращениями, а также и оскорблений со стороны женщин, которых прежде она приглашала в свой дом, но которые теперь отказываются впускать ее в свои дома. В общем, адвокат Фескью нарисовал убедительную картину того, как молодая супружеская пара оказалась в полнейшей социальной изоляции на основании абсолютно ложных причин, картину того, сколь неопределенно теперь их финансовое будущее, – и все это вследствие публикации романа «Песнь сердца», чем и обусловлено требование истца о выплате столь колоссальной компенсации за нанесенный ему ущерб.
Выступление Фескью явно произвело впечатление на судью Пламмери и присяжных, и адвокату Виддершинсу было крайне трудно начинать защиту ответчиков. Конечно, мисс Голдринг легко утверждать, будто Локхарт Флоуз – лжец, но попробуйте доказать это. Мистер Флоуз не выглядел лжецом. Если уж на то пошло, он производил прямо противоположное впечатление. А миссис Джессика Флоуз даже под вуалью светилась такой невинностью, которая являла разительный контраст вульгарности его клиентки. Пьянство, труды над многочисленными книгами и постель – все это наложило отпечаток на мисс Голдринг. Виддершинс сделал все, на что был способен. Клевета, заявил он, была абсолютно непреднамеренной. Ответчица понятия не имела о существовании истца и никогда его даже не видела. Предположение, будто она однажды приглашала его на чай, было совершенно безосновательным, а тот факт, что мисс Голдринг жила в Вест-Пэрсли, а истец владел домом в Ист-Пэрсли – чистейшим совпадением. Однако в свете заявлений, которые сделал его ученый друг господин Фескью, ответчик готов принести свои извинения и выплатить финансовую компенсацию за ущерб, нанесенный истцу и его супруге, за те насмешки и оскорбления, которым они подверглись, и за последовавшую в результате всего этого потерю должности… В этом месте мисс Голдринг оттолкнула удерживавшую ее руку мистера Шортстэда, встала и заявила, что никогда, никогда, никогда она не заплатит ни пенни, ни одного-единственного пенни человеку, о котором она никогда в жизни не писала, и что, если кто думает иначе, так тот крепко ошибается. Судья Пламмери оглядел ее с выражением столь откровенной неприязни на лице, что, казалось бы, этот взгляд должен был испепелить даже сфинкса с расстояния пятидесяти ярдов, а со ста – заставить его заговорить.
– Присядьте, мадам, – прорычал он, и в его голосе звенело железо и безошибочно угадывалась кровожадность. – Что вы будете или не будете делать, определит суд. В одном могу вас уверить: еще одно подобное нарушение порядка и я привлеку вас к ответственности за неуважение к суду. Продолжайте ваше выступление, мистер Визерслин.
Кадык Виддершинса ходил вверх-вниз, чем-то напоминая болтающийся в воде шарик для пинг-понга. Адвокат искал нужные слова, но не мог найти их. Продолжать он не мог: ему нечего было сказать.