И тотчас, чтоб без проволочки
Любви достичь и без отсрочки,
Стилет он вынул из футляра
Серебряный: ценней он дара
Не знал, чем сей, что Бланшефлор
Дала в последний разговор
Перед поездкой в Монтуар.
Стилету так сказал Флуар;
«Стилет, ты для того утончен,
1000 Чтоб труд мой был скорее кончен.
Ты дан мне, чтоб о ней напомнить
И все, что нужно мне, исполнить:
Что должен, совершить сумей,
Отправь меня немедля к ней».
Себе он прямо в сердце метил,
Но материнский взор заметил:
Шагнув и у него стилет
Отняв, бранит, но в брани нет
Суровости — мать это мать,
Нельзя страданий умножать.
«Фу, ты совсем еще дитя,
Мой сын, коль, умереть хотя,
Так смерть торопишь. Тот, кто б мог
Кончины отодвинуть срок,
Согласен все терпеть недуги
Вплоть до проказы, жить в лачуге,
Как вор, чтоб только в смерть нейти.
Со смертью, сын мой, не шути.
Кто так, как вы, с собой поступит,
1020 Тот на цветущий луг не ступит,
Свиданья с Бланшефлор не выйдет:
Кто согрешит, туда не внидет.
В ад, и без жалоб, милый сын,
Пойдете тотчас, путь один.
Там Радамант, Минос, Эак,[74]
Что судят низ, за этот шаг,
Как всех, кому они выносят
Свой суд, в пучину мук вас бросят.
Дидона с Библидой[75], кончины
Приняв из-за любви, кручины
Не прячут там: забота их —
Искать возлюбленных своих;
Но их старанья — тщетный труд:
Искали, ищут — не найдут.
Теперь же пусть светлеет взор твой:
Есть средство стать живой из мертвой.
Его пойду я поищу
И деву к жизни возвращу».
Приходит, плача, к королю
1040 И молвит: «Господин, молю,
Чтоб состраданья хоть немного
Имел ты к сыну, ради бога.
Убил бы бы себя стилетом,
Но, к счастью, я была при этом:
Он им вооружился вдруг,
Я вырвала стилет из рук».
— «Что ж, потерпите, дама, горе
Забудется, поверьте, вскоре».
— «Да, но по смерти лишь: умрет
Он от страданий и забот.
Лишись мы нашего дитяти
Единственного, об утрате
Тотчас весь край заговорит,
Решив, что нами он убит».
— «Коль так, ему вы изложите,
Как вам угодно, все событья».
И дама, чувствуя отраду
В душе, спешит к родному чаду:
«Любезный сын мой, все обман,
1060 Твоим отцом и мной был план
Придуман этот: нет в могиле
Ее; мы сделать так решили,
Желая, чтоб, забыв о ней
И нас послушав, в брак поздней
Вступил ты с королевной знатной,
Почтительной и всем приятной;
И не внушала Бланшефлор
Тебе любви чтоб с этих пор
К себе, безродной христианке
И бесприданной чужестранке.
Купцом сторгована она
И в дальний край увезена.
Я все сказала, богу слава,
Знай, каждое здесь слово право!
Нет скорби, не к чему скорбеть:
Живи спокойно дома впредь».
Вместить не в силах доброй вести,
В нем ум и сердце не на месте,
В сомненье он глядит на мать
1080 И ей спешит вопрос задать:
«Могу ль поверить я рассказу?»
— «Но ты все сам увидишь сразу».
Плиту приподняли с земли,
Под ней подруги не нашли,
И благодарности слова
Творцу за то, что та жива,
Он шлет. Что будет жить, что сыщет
Ее, клянется, что изрыщет
Весь свет теперь, имея цель,
Что диких нет таких земель,
Куда б не мог им быть затеян
Поход, и что вернется с ней он.
Забыть, сколь эта тяжела
Затея, — радость помогла.
Не удивляйтесь же, сеньоры:
Те своротить готовы горы,
Любовью кто руководим, —
Как людям не дивиться им!
Читаем в книге у Катона,
1100 Что не пойдут на мысль препоны
Тому, кто страстью вдохновлен[76]:
Сверх меры хочет сделать он.
Сын счастлив, что она живая:
О слушающих забывая,
Кричит он, что старался зря
Король, столь тяжкий труд творя.
Вот к королю идет он снова.
Рад видеть сына дорогого
Король, но тотчас стал сердит:
Лишь об отъезде сын твердит,
Не ведая, в каком та месте,
И не имея даже вести,
Не зная, где и каково
Пролягут странствия его.
В душе ругая королеву,
С совета коей продал деву,
Король клянет сам час продажи:
Та в нетях, сын теперь туда же;
Тысячу б марок серебра
1120 Он дал и сколько есть добра,
Чтобы нашлась; ибо с пути
Дитя не сбить, как ни хоти.
«Мой сын, остаться бы могли вы».
— «О, как же вы несправедливы!
Чем будет мой отъезд скорей.
Тем раньше встретите нас с ней».
— «Что ж, если так вы захотели,
Пускай! Каков же будет к цели
Ваш путь, обдумайте — тогда
Все дам, в чем есть у вас нужда:
Ковры, расшитые богато,
Коней и слуг, сребро и злато».
— «Внемлите, ваша милость, мне:
Я был бы снаряжен вполне,
Когда б с собой, купцам под стать,
Семь вьючных лошадей мог взять;
Сребра и злата две поклажи;
Сосудов, в дар и для продажи;
В чеканенной монете треть
1140 Всех денег, вдоволь чтоб иметь;
Две штуки самых лучших тканей
Найди, не пожалев стараний;
И шкурки соболя из тех,
Что поценней, и куний мех;
Семь стражей — каждый при копе,
И трех оруженосцев мне,
Чтобы торги искали рьяно
И чтоб коням была охрана.
Пусть ваш поедет камергер
Со мной — определять размер
Продаж и куплей и при этом,
Коль надо, помогать советом.
Предпримем верные шаги,
Чтоб нужные найти торги:
Какая ей ни будь цена,
Мы — столь она для нас ценна —
Заплатим, тратя торовато,
И ждите нашего возврата».
вернуться
Радамант, Минос, Эак — Тут перечислены упоминаемые в мифах классического периода трое судей, определяющие в Аиде дальнейшую судьбу умерших и налагающие на их души наказания. Во французском тексте Эак назван Фоасом: автор романа (или один из его переписчиков) спутал имя судьи в загробном мире с именем одного из сподвижников Ахилла по Троянской войне.
вернуться
Дидона с Библидой... — Имеются в виду римское сказание о карфагенянке Дидоне, убившей себя после того, как ее покинул Эней (этот сюжет был хорошо известен в средневековой Западной Европе как по поэме Вергилия — кн. IV, так и по ее переделкам на новых языках), и сказание о Библиде, полюбившей своего брата Кавна и повесившейся из-за того, что он не разделял ее чувства (см. об этом «Метаморфозы» Овидия — кн. IX, 453—665).
вернуться
Читаем в книге у Катона, Что не пойдут на мысль препоны Тому, кто страстью вдохновлен. — Имеется в виду очень популярная в Средние века книга «Disticha Catonis» («Собрание моральных изречений»), приписываемая без достаточных оснований Катону Утическому, известному политическому деятелю древнего Рима, ревнителю гражданских свобод и высоких моральных норм.