- Ага! - Удовлетворенно прохрипел Ансельм. - Это и впрямь он. Я, признаться, боялся, что он успеет умотать в подземелье… То есть он, понятно, и тогда никуда не делся бы, но забот мы бы с тобой огребли… Ага, - повторил он, оглядываясь, - это ты исходя из Теории Лишних Встреч? Одобряю. Я позаботился еще о двух в доме. Значит так: мы сейчас берем этого, ведем в дом, я займусь его радикальным потрошением, а ты на это время выйдешь погуляешь. А? Я ничего не секречу, и щепок под ногти не буду, но все равно представление будет… На слишком редкого любителя.
- Слушай! Те сараи, которые ты мне давеча указал, я сжег по- настоящему, вакуумными бомбами. Хозяин твой окаянный - вот он. Раз в подземелье не смылся он - значит не смылись и другие. Так? Так! Так какого ж х-хрена ты все время оглядываешься?!!
- Да так- то оно так, и все ты говоришь верно, но… Ведь кто-то же, откуда- то - спустил хряков с привязи! Так что и тебе не помешало бы оглядываться. Поднимайся, - он пнул Шареареху в лицо, - ну! Т-тут тебе паланкинов никто не подаст, уже это ты будь спокоен!
- Ты что, - с ума сошел? Пленного?!
- Мой драгоценный друг, - медовым голосом пропел друг- приятель, а потом вдруг взорвался, - я хотел его убить с самой первой минуты и до последней! Каждую минуту все четыре года! Ты понимаешь, ты можешь себе представить, что это такое, - непрерывно хотеть убить кого-нибудь, не иметь к тому никакой возможности, да еще и подыгрывать этому… этому… Слушай, - а ведь я и впрямь не могу подобрать к Повелителю подходящей формулировки! Не могу. Это, наверное, просто не с чем сравнить. А я еще и соответствовал. Самым высоким его, Шареарехи стандартам соответствовал. Так, что даже он улыбался, как солнышко по весне, и по плечику меня изволил трепать. Так что слегонца ногой по морде - это такие мелочи, честное слово…
Толстяк, получив по физиономии ногой и еще раз, медленно, как будто замороженный, начал подниматься, а потом и пошел, переставляя ноги, как деревянный идол, даже не озираясь, так, что направление ему пришлось придавать щедрыми, изо всех сил, толчками в спину.
Это движение даже нельзя, невозможно было назвать даже стремительным: взвихрился воздух, метнулась неуловимая тень, Дубтах при всей своей реакции не успел ничего увидеть, тем более - разглядеть, а просто полетел с ног, сбитый страшным ударом в спину. Нож скрежетнул по бронежилету, и только после этого время стало привычно замедлять свой бег, и воздух стал - вязким, и пространство обрело плотность, и рядом медленно, как при съемке рапидом, толчками падал Ансельм Мягкой. Вот он изогнулся в тщетной попытке удержаться на ногах, вот ноги его, обутые в извечную черную и мягкую обувь Ночного Убийцы выскользнули из- под тела, вот голова с верхней частью туловища обогнала ноги в своем стремлении вниз. Он еще падал, он все падал и падал, когда Дубтах впервые сумел увидеть дико заросшего всклокоченными черными волосами и клочковатой бородой, в дикую рванину одетого, босого человека с длинным ножом в руке. И тогда, - медленно-медленно, с чудовищным напряжением всех сил, - Дубтах начал поднимать неподъемную правую руку, выпрямляя невообразимо инертный палец с шаддахом. Очевидно, со стороны это выглядело хлещущим, хорошей плети в пору, неуловимым движением, но и оно не успело:
- Кан!!! Аараипои уэле оуи, Кан!
И сразу же, будто слова эти были каким- то могущественным заклинанием, время возобновило свой привычный темп, ритм и масштаб, руку рванула боль в чудом не порвавшихся связках, а Кан-полукровка замер на месте. Тело его сотрясала дрожь, на худом, грязном, одичалом лице его выступили крупные, как роса в сенокосную пору, капли пота, а рука, по- прежнему судорожной хваткой держащая нож рука его медленно опускалась, словно бы под действием непосильной тяжести. Ансельм Мягкой к этому моменту (Господи!!! Когда успел-то?!!) уже находился в классическом положении "упор-сидя", и уже блуждала на его физиономии довольная улыбка мастера, в очередной раз, как и ожидалось, выполнившего работу безукоризненно:
- Каково, а? Пять лет без малого, а блок держится… И код, судя по всему, ничуть не деградировал.
- Слушай, - ты объясни, а? Если б не доспехи, мы бы с тобой сейчас валялись дохлые, как колотые свиньи, а ты лыбишься, будто у тебя сын есть, и этот сын только сегодня первый шаг сделал…
- Охотно. Видишь ли, когда я был вынужден захватить Кана- Полукровку, мне удалось также, проявив чудеса дипломатии и прикладной психологии, добиться возможности самолично допросить пленного. Мотивировал это тем, что мало-де ему не покажется, и хлеще ему будет смоленых щепок в причинные места. А сам - заключил с господином Ленхемои своего рода соглашение: он рассказывает мне все, что я захочу узнать, не скрывая и не кривя душой.