Мышцы твердые, как сталь, сначала он стоит неподвижно. Его руки сжимаются по обе стороны моей талии, и на долю секунды я задаюсь вопросом, не оттолкнет ли он меня в другой конец комнаты. Я чувствую, как его челюсть сжимается. Вкус желания на его губах. Я уверена, это конфликт и вина съедают его. Я чувствую это в слабой хватке его рук. В едва заметном наклоне его тела к моему. В дрожащих вздохах, вырывающихся из него.
Мужчина, разрывающийся между правильным и неправильным.
Я так часто представляла себе этот момент. Ночами я прикасалась к себе, думая о нем. И теперь, после всего, что я видела, после всей его жестокости, я все равно нуждаюсь в нем.
Крепкие руки обнимают мои плечи, и он прерывает поцелуй.
Я не могла представить, что человек может нахмуриться еще сильнее, но он как-то умудрился выглядеть разъяренным, несмотря на свое замешательство. Холодная, смертоносная острота его плотно сплетенного образа таит в себе незакрепленную ниточку, которую я слегка потянула, чтобы развязать его.
— Я извиняюсь, — говорю я, но не о чем не жалею. Ни капли сожаления не сможет укротить огонь, который он разжег в моей крови. Я вновь поднимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его еще раз, но твердая хватка на моих плечах удерживает меня на расстоянии.
— Прекрати, — говорит он сквозь сжатые зубы. — Я не могу… быть с тобой.
— Почему? — я знаю ответ, но хочу услышать его от него. Мне восемнадцать. Я взрослая и могу самостоятельно принимать решения, несмотря на то что жизнь, возможно, состарила меня вдвое. Но я хочу знать, имеет ли это значение для человека вроде него, чьи моральные принципы уже настолько искажены, что, возможно, он вообще их игнорирует.
Он крепко сжимает челюсть и мотает головой.
— Я не могу.
Но он хочет. Я вижу ту же потребность, горящую в его глазах. Отчаянное стремление к родственной душе. Я тоже это чувствую. Стремление быть желанной. Быть замеченной в мире, который всегда будет считать меня извращенной. Испорченной, с неисправным умом. Возможно, он тоже такой. Человек должен быть немного сумасшедшим, чтобы убивать с такой легкостью.
Я хочу освободиться от всего этого. Освободиться от пристального внимания и осуждения. Освободиться от ожиданий, что я в конечном итоге впишусь в маленькую, тесную коробку нормальности. Что-то в его тьме зовет меня. Будоражит неутолимую боль в моих бедрах и животе.
— Почему вы здесь? — мой голос едва слышен, прокрадывается по этой невидимой границе между нами, интересуясь, сколько он мне расскажет, прежде чем решит, что я не стою всего этого.
— Дела, — говорит он с непоколебимой краткостью. — А теперь они закончены.
Дела. Закончены. Эти слова бесцельно плавают в моей голове. Убийство Джордана было делом? И теперь он мертв. Мой учитель – убийца. Беспощадный, к тому же. Возможно, даже более жестокий, чем человек, который похитил меня.
Каждая клетка моего тела должна хотеть убежать от него, ведь кто сказал, что он не попробует убить и меня? Он вполне на это способен, и какой прекрасный сценарий – Джордан уже исключил возможность того, что меня найдут.
Но я не хочу убегать от него.
Я хочу, чтобы он увез меня. Чтобы освободить цепи, которые мешают ему быть со мной, как он сказал, и взять то, что, как я уверена, он хочет не меньше меня.
Я снова тянусь к его руке, но он сжимает ее в кулак. И уже через секунду воздух вырывается из моих легких, когда его ладонь сжимает мое горло, и он толкает меня назад на диван. Губы сжаты, он смотрит на меня, в его глазах горит тьма неконтролируемого насилия, вынуждающая меня отвести взгляд. Но я не поддамся. Я уже дважды смотрела смерти в лицо и не собираюсь соблазняться, чтобы смотреть прочь вновь.
— Почему вы пришли? — смело спрашиваю я сквозь давление на горле. — Почему именно сюда?
Он сильнее давит, оскалив зубы как бешеная собака.
— Я мог бы сломать твою гребаную шею, как слабую ветку.
Не остается ни грамма сомнения, что он мог бы это сделать. Кислород заканчивается, и я вижу звезды, но продолжаю докучать ему, потому что мне нужно знать.
— Пожалуйста… скажите мне.
— Прекрати. Говорить.
— Нет. Я не позволю вам заткнуть меня, — все еще отказываясь отвести взгляд, я наблюдаю за его беспорядочными выдохами в этом холодном, сыром подвале и диким блеском в его глазах.
Ему нравится это.
— Почему?
— Почему ты была там сегодня вечером? — он спрашивает сквозь сжатые зубы.
— Я не должна была там быть, — я пытаюсь прикоснуться к его руке, но он отталкивает мою ладонь. — Если вы не хотите меня, то почему поцеловали?
Его взгляд прикован к моим губам, но он не отвечает.
— Скажите мне, — я снова настаиваю. — Почему вы здесь? Зачем вы спасли мою жизнь, если могли бы так легко сломать мне шею.
Он скрипит зубами, тихо рыча.
— Хочешь знать, почему я здесь? — его голос глубже, пронизан оттенком горького юмора. — Я с ума сошел, вот почему. Я слышу голоса, и эти голоса сказали мне, что ты нуждаешься во мне. И это действительно было так. Ты нуждалась во мне, — сжимая пальцы, он проводит носом по краю моей челюсти и вымученно выдыхает. — Ты, блять, нуждалась во мне, Би.
Оцепенев в его хватке, я смотрю на него, не веря своим ушам.
— Вы пришли за мной?
— Я не планировал оставаться. Я не должен был приходить, — он отпускает мою шею, и воздух врывается в мои легкие долгим, свистящим дыханием. — Но потом я услышал о девушке. Девушка, девушка. Найди девушку. Ты нужен ей, — он проводит руками туда-сюда по своим волосам, взъерошивая их, тон его голоса нарастает до жуткого безумия. Холодная и отстраненная маска, которую он носит на лекциях, трескается на моих глазах. Распадается. — Голоса сказали мне найти его. Наказать его, чтобы он больше никогда не трогал тебя. Так я и сделал. Я наказал его. И этого недостаточно. Все еще мало крови, — он подергивается, как будто у него короткое замыкание, и я хочу успокоить его, но чувствую, что сама разваливаюсь.