Потом он со вздохом ронял голову и засыпал снова.
3
Теперь Куцар стал часто водить его на охоту. Стояли тихие безветренные дни. Высокие облака скрывали небо. Теплая жаждущая дождя земля потрескалась. Шелестела пожелтевшая кукуруза. Давно посерела трава на межах. Поля, казалось, затаенно молчали — усталая земля дремала под серой пеленой облаков, укрывших ее от солнца. Запах зайца был едва уловим.
Через неделю полил первый осенний дождь. Над городом кричали улетающие на юг цапли. Тучи спустились ниже, и туман пополз по окрестным холмам. Пахло сырой землей. Над жнивьем вспархивали жирные куропатки, прилетевшие с севера стаи горлинок поднимались из мокрой кукурузы и прятались в ветвях диких груш. Вороны с карканьем носились по полям: запах сырой и грязной земли веселил их.
Выслеживать зайцев стало легче.
Султанка и Фокер гоняли их целыми днями. В полдень хозяева кормили собак и привязывали, чтобы дать им отдохнуть, а к двум часам снова выпускали их.
Фокер постепенно постигал хитрости, которыми мать пользовалась при гоне. Иногда Султанка бежала молча. Фокер следовал за ней, недоумевая, почему она не подает голоса, но и сам тоже умолкал. Он заметил, что в этих случаях заячий запах чувствуется слабо, и значит, заяц намного опередил их и уже далеко. Султанка молчала до тех пор, пока успокоившийся зверек не ложился где-нибудь в кустах. Тогда она снова поднимала его и гналась за ним почти по пятам. Так она уже не могла потерять след.
Фокер смутно это понимал. Каждый день его нос открывал ему какую-нибудь тайну в чудесном мире запахов, в котором он, неопытный, пока растерянно плутал. Иногда, устав, он ложился возле Куцара и отказывался участвовать в гоне. Недовольный хозяин запускал в него комом земли или замахивался палкой.
Фокер часто улавливал запахи куропаток, ежа, хорька или лисицы и шел по следу, хотя быстро терял его. Идти по следу дичи было трудно. Запах бывал у одних зверей сильнее, у других слабее. Сила его зависела и от того места, где проходил зверь. Но самым непостоянным был запах зайца. Даже Султанка, случалось, часами вертелась на одном и том же месте и, рассердившись, начинала лаять с досады. Фокер, бегая за ней, очень уставал. Тогда он садился и удивленно смотрел, как она кружит. Но это бывало редко, когда они упускали зайца, за которым гнались. Обычно Султанка не искала след. она знала, что в этом не будет особого толку, а направлялась прямо к тропинке или ложбинке, и почти всегда оказывалось, что там-то и прячется заяц.
Полагаясь на мать, Фокер ждал, когда она его вспугнет. Но иногда Султанка поднимала его так быстро и так стремительно уносилась следом за ним, что Фокер не мог ее догнать и лаял впустую, лишь бы показать, что принимает участие в гоне. Куцар за это сердился на него.
Однажды хозяин привязал его и не спускал с цепи до самого конца охоты. А в следующий раз отправился на охоту без Султанки.
Фокер бегал туда-сюда, ища заячьи следы. Хозяин указывал ему места, где должен был лежать заяц и часто угадывал. Фокер научился слушаться его. Но иногда Куцар ошибался. Он не знал многого, что уже постиг Фокер.
Пес уже научился поднимать на кукурузном поле зайчонка и выгонять его на открытое место, где того убивал хозяин. Когда кукурузу убрали и поле обнажилось, они стали охотиться в лесу.
Здесь все было иначе. Заяц убегал далеко, и если выбирался на каменистую тропинку, то ловко заметал следы.
Фокер отбивал лапы о камни, в них впивались колючки, глаза от напряжения начинали хуже видеть. Но извечная страсть охотничьей собаки заставляла его забывать о боли. Только дома он принимался скулить, и Куцар мазал ему лапы маслом или опускал их в мисочку с керосином.
Но отдыхать для Фокера было настоящим мученьем. Каждую ночь ему что-то снилось. Его затуманенному сознанию мерещились запахи. Смутно чудился заяц, и по усталому исхудалому телу пса пробегала дрожь. Ко всему окружающему миру он был равнодушен. Только пища радовала его.
Через два-три дня, отдохнув, он снова становился веселым, словно выздоравливая после тяжелой болезни.
Теперь он догадывался, когда Куцар поведет его на охоту. Стоило ему увидеть, что хозяин чистит сапоги или осматривает ружье, как он начинал нетерпеливо лаять.
Ни гуси, ни котенок его больше не интересовали. Ему исполнилось восемь месяцев, но у него уже был вид взрослой собаки. После охоты он возвращался с налитыми кровью глазами, с распухшей от лая глоткой. Вены вздувались, и морда казалась старой и усталой. Он похудел и стал задумчивым.
Даже улица больше не манила его. По-другому он стал относиться и к Куцару. Фокер полюбил его и не боялся, как раньше. Он слушался и выполнял его приказания не только потому, что тот мог его наказать, но и потому, что в их отношениях появилось что-то товарищеское. Охота связывала их, как тайна, в которую никто, кроме них, в семье не был посвящен.
Запах хозяина заставлял Фокера дружелюбно вилять хвостом. Пес различал этот запах среди всех остальных. Потеряв Куцара из виду, он находил его по следу и с жалобным визгом бросался к нему. Однажды, когда Фокер так увлекся гоном, что не хотел возвращаться, хотя уже стемнело, Куцар пошел домой один.
С белого, при слабом лунном свете, шоссе Куцар слышал, как лай Фокера затихает в темных уснувших лесах. Время от времени останавливаясь, он трубил в охотничий рог, но Фокер не обращал на это внимания. Лай его, как вздох, то замирал где-то в долине, то раздавался на озаренной луной вершине одного из холмов.
Только когда Куцар выстрелил, Фокер понял, что хозяин уходит. Он подолгу выл на полянах, по которым Куцар проходил днем, пока не отыскал его след. А когда догнал на шоссе, то от радости прыгнул ему на грудь. С этого осеннего вечера он еще сильнее привязался к Куцару.
Постепенно Фокер познал многое в чудесном лесном мире. Он изучил тропинки, по которым зайцы пробегали ночью, ложбинки, где они прятались. Но ему не приходилось пока видеть зверей из больших лесов, что были далеко от города. Туда Куцар до сих пор его не водил. Он не представлял себе, что кроме зайцев и белок, в чащах по склонам ущелья водятся косули, барсуки, дикие кошки, серые лисицы.
4
Прошел первый осенний дождь, и опять установилась хорошая погода. Снова наступили теплые ясные дни. Белесое небо спустилось ниже. Городок замер. Окрестные холмы словно бы приблизились к нему. Желтели леса, на пустынных дорогах пахло пылью и навозом. Река стала прозрачной, и все вокруг точно затаилось. По утрам ложился иней. В полдень солнце припекало, но земля не согревалась, и в тени по-прежнему было прохладно.
Двор Куцара стал еще грязнее: опавшие листья шелковицы, выросшая за лето вонючая свинья, гусиный помет и бесчисленные блохи.
Теперь Куцар ходил на охоту только по воскресеньям и в праздники. Он отправлялся в рощицы неподалеку от города или на виноградники, где зайца легко было отыскать и загнать. Но когда мех у лисиц стал пушистым, они с Козлевым отправились на охоту в ущелье.
Впервые Фокер очутился в огромном мрачном лесу по обеим сторонам ущелья, на дне которого шумела река. Липы с большими, кривыми дуплами желтели среди можжевельника и бука. Огненно-красные осины горели на фоне всего великолепия пестрых красок. Тишиной и покоем веяло от тонувших в тени сырых долин. Громадные камни под скалами поросли мхом. Рухнувшие от старости деревья лежали среди палой листвы. Каждый звук, каждый шаг далеко разносились в глубоком лесном молчании, где журчание родничка было пронзительным, как плач младенца. То тут, то там дорогу преграждали усеянные ягодами заросли кизила, ежевика обвивалась вокруг шиповника и других кустов. Синеватые скалы нависали над обрывами, как руины, кое-где из расщелин поднимался изогнутый ствол горной сосны.
Фокер растерялся, но Султанка, которая не раз бывала здесь, как обычно, зорко присматривалась ко всему вокруг.
Козлев и Куцар ступали тихо, лишь изредка обменивались двумя-тремя словами, да и то шепотом.