… Василий Васильевич ждал приема у депутата полтора часа. Наконец, секретарша позволила ему войти.
– Что у вас? – с порога спросил его депутат, вглядываясь в какие-то бумаги.
Естественно, н самом деле депутату до проблем очередного посетителя никакого дела не было. В данный момент он размышлял, сколько взять с деятеля N за подпись деятеля X на нужной деятелю N бумаге. Депутат был довольно близок с деятелем X и вполне мог уломать того поставить нужную подпись. Депутат просил с N пять тысяч долларов, но вот только тот был согласен только на три. Вот народный избранник и чесал репу в глубоких раздумьях – поторговаться до четырех или стоять на своем?
И тут ему попался Василий Васильевич, который блеющим голосом начал рассказывать про свой угнанный Focus ST…
– Да вы о чем говорите?! – вскричал депутат, наливаясь практически праведным гневом. – У нас детские больницы без нужной аппаратуры страдают, старики на пенсию прожить не могут, а вы тут, а вы! Со своими фокусами!
Василий Васильевич хотел сказать, что не с фокусами он, а всего лишь с одним, и фокус этот – не просто ценный, точнее, может, для кого-то он банка железная, а для Василия Васильевича – целая жизнь, но депутат пошел на второй круг:
– Да понимаете ли вы вообще, кому вы все это говорите? – заорал он, хотя Василий Васильевич и слова не сказал. – Понимаете, у кого время драгоценное отнимаете? Понимаете, я вас, вас спрашиваю?!
Тут депутат до такой степени вошел в раж, что даже топнул ногой под столом.
Василий Васильевич обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и едва не шлепнулся на пол. На негнущихся ногах он вышел из кабинета; всю дорогу до дома Генке пришлось держать его за руку, чтобы тот не упал.
…Депутат, видя реакцию Василия Васильевича, остался полностью доволен собой. Раньше-то он даже и не подозревал, что его чисто словесный наезд способен так повлиять на человека, – чтоб тот бледнел, трясся и терял дар речи. Раньше от оппонента и тираду десятиэтажную в свой адрес отхватить можно было. Зато теперь все ясно: раньше – это не сейчас. Сейчас никто тираду закатывать не посмеет; наоборот же – языки все проглотят от страха… Нет, статус есть статус.
…Василий Васильевич не помнил, как оказался дома. Не помнил, как Генка говорил ему: "Тебе еще на работу", а сам Василий Васильевич отвечал: "Что ты, Гена, какая уж тут работа". Приведя друга домой, Генка убежал вкалывать, возить генерального. А на работе его неожиданно выпиннули в командировку в Екатеринбург, и Генка сумел вернуться только через три дня.
Появившись дома у Василия Васильевича, Генка сразу вызвал к другу врача.
После приема у депутата Василий Васильевич слег в постель с температурой, которая сразу скакнула с нормальной до тридцати девяти с копейками, а то и выше. Рядом, кроме Васеньки, никого не было, поэтому Василий Васильевич, мало что соображая, пролежал все эти три дня, пока Генка отсутствовал, в полубреду. Иногда приходил в себя – раза четыре, наверное,- по стеночкам добирался до кухни, пил воду, – а один или два раза сумел даже найти в аптечке аспирин.
Еж Васенька, не жравший третий день (даже мыши, и те куда-то сдриснули), открытую Генкой дверь в квартиру воспринял как манну небесную, и сразу рванул на волю. Ну так не кормят же. "И здесь накололи", – с грустью думал он, выкатываясь за порог квартиры.
Вызванная Генкой "Скорая помощь" сразу же забрала Василия Васильевича в больницу, где через пару дней он тихо и быстро умер.
А жизнь вокруг текла все так же, как будто никакого Василия Васильевича в этой жизни никогда и не было. Даже гендиректор фирмы по продаже сантехники, через недельку заметив, что в демо-зале чего-то не хватает, задумался и спросил Ваньку: "А где этот… твой напарник?" – и, получив ответ: "Умер", почему-то нисколько не удивился, а ответил: "Ну и ладно, все равно скоро сезон продаж заканчивается, к весне тебе напарника подберем, сейчас-то пока незачем".
… Только вот через месяц по округу, где раньше жил Василий Васильевич, стали ходить странные слухи. Как будто то в одном, то в другом районе люди видели мертвеца, который угонял машины, то на глазах у хозяев, то вышвыривая их владельцев из-за руля. Причем мертвец не отличал "копейки" от "лексуса"; покойник угонял любые автомобили, и машины эти потом, как ни странно, не всплывали ни в одной базе данных, и ни одну из них ни милиции найти не удалось, ни гаишникам затормозить, ни хозяевам где-нибудь случайно заметить.
Слухи эти дошли и до того самого депутата, который в свое время так жестоко поиграл с Василием Васильевичем, но тот только посмеялся над ними и не обратил своего значительного внимания. Но вот однажды, когда депутат, изрядно накачавшись текилой, возвращался с вечеринки в одном закрытом клубе, и только взялся за ручку своего роскошного BMW 750i с госномерами серии АМР, намереваясь сказать шоферу: "А теперь – по блядям!", как вдруг почувствовал, как кто-то очень резко ухватил его за воротник.
Обернувшись, депутат заметил какого-то человечка небольшого роста. Спустя секунду он не без ужаса узнал в нем того самого придурка, с "фокусом", который на приеме трясся и вышел из кабинета ну совершенно никакой. Лицо у Василия Васильевича было бледно, как снег, и глядело совершенным мертвецом. Но ужас депутата превзошел все границы, когда он увидел, что рот мертвеца покривился и, пахнувши на него страшно могилою, произнес такие речи: "А! Так вот ты, наконец! Наконец я тебя того, поймал! Тебя-то мне и нужно! Не похлопотал о моем "Фокусе"! Да еще и опарафинил, поганка! – так отдавай же теперь свою бээмвуху! Сам покатался – дай другим покататься!"
Депутат в тот момент чуть сам не умер от страха. С неведомо откуда взявшейся прытью он выскользнул из цепких объятий Василия Васильевича, прыгнул в салон и не своим голосом закричал водителю: "Гони! Гони отсюда на все деньги!" Шофер съежился и помчал как стрела. Краем уха депутат слышал поистине адский смех оставшегося за бортом BMW Василия Васильевича.
Бледный, перепуганный депутат, вместо того чтобы ехать по блядям, приполз домой, доплелся кое-как до своей комнаты и всю ночь безуспешно пытался заснуть. В ушах у него стоял хохот мертвеца и его последние слова: "Сам покатался – дай другим покататься!"
ЗЫ. Николай Васильевич, простите, пожалуйста.