А я тебе говорю, нормально мы бы справились, сказали Ноги, словно все они трое отлично знали, с чем именно. Механика простая, Левкины заходы ты за это время должна была наизусть заучить. Всех-то дел – найти человека тебе на замену. Ну не дури, давай хоть попробуем.
Не пойдут они, отвечала высокая ровно, словно не раз уже взвешивала в уме такую возможность и убедилась, что рассчитывать не на что. Никто не пойдет. Им зачем? Ну и Лев был, сама знаешь…
Да, согласилась вторая, немного подумав, Лев был человек склочный.
12
М. заговорила с ними по-английски, словно это было наиболее естественным в сложившейся ситуации, да так оно в общем-то и выходило. Вопрос о языке, вопрос языка больше не имел сносного ответа; чтобы его избежать, приходилось теперь пользоваться английским, который казался нейтральным, спасительно гигиеничным – а если у кого-то и к нему были вопросы, они хотя бы не имели отношения к зверю, о котором люди из страны, откуда приехала М., и те, кто жил в соседних государствах, думали постоянно. Откуда были родом две женщины на лавке, М. сразу сказать не смогла бы, но рот ее как бы сам собой, не советуясь, уже формировал и выдавал английские фразы, и она решила ему пока не мешать. Извините, сказал рот, но я вот тут вас слушаю – может, я чем-то могу помочь, пригодиться? Что делать-то надо, какая у вас проблема?
Дамы воззрились на М. в четыре недоуменных глаза, и она развела руками, понимая, что ее вмешательство выглядит, мягко говоря, странновато. Вы простите, повторила она, я не нарочно, просто поняла, о чем вы говорите. Вам кто нужен, ассистент для фокусов?
Ноги тычком сунули в банку недокуренную сигарету и повернулись к писательнице полным корпусом, изучая ее недоверчиво и сердито. Высокая качнулась, пожала плечами и спросила предсказуемое: а вы вообще кто? Вы тут что делаете?
Я в цирк пришла, сказала предприимчивая М., у меня поезд отменили, и я в цирк пришла, на представление. Только оно что-то не начинается у вас, почему? Я из Г. приехала, поезд отменили, а тут, говорят, цирк.
Женщины переглянулись и как-то разом потеплели, видимо, нелепость ситуации расположила их к М. больше, чем та заслуживала. Будет, будет представление, уверили ее Ноги, в полдевятого кассу откроем. Местные всё знают, они раньше и не появляются. Афишки-то старые.
А вы сегодня выступаете, уточнила М., а потом продолжила, не понимая, почему настаивает: нет, правда, если вам нужен доброволец из зала, я могу, мне не трудно.
Высокая прыснула и посмотрела на подругу, словно приглашала ее разделить шутку, но ответного взгляда не дождалась. Ноги изучали М. с прямо-таки коммерческим интересом, принимая в расчет и ее физические стати, и еще неведомые свойства. Да нет, сказала вторая по-русски, не потянет она, и рост слишком большой. Попробовать-то можно, молвили Ноги задумчиво, at least we can try. А можете встать, пройтись? Спортом занимались?
И вот они сидели на лавке уже втроем, да еще к ним пришла ничья желтая собака и улеглась поодаль на боку, вытянув сонные лапы, и обсуждали свои дела на языке, который не был своим ни для одной из них, больше того, не был даже языком той земли, где все они находились. Постепенно дело дошло до конструкции неведомого саркофага и возникла необходимость его осмотреть и прикинуть на месте, получится ли у них что и сможет ли М. выполнить задачу, которая перед ней стояла, и они пошли куда-то на зады шапито, проталкиваясь через толпу, теперь тут всюду были люди, теснились у кассы, покупали в ларьке напитки и кренделя, и слышался звук трубы, одновременно далекий и близкий, призывавший к действию и готовности.
Саркофаг был действительно огромен – непомерный, ни на что, кроме себя, не похожий, отливавший литым темным стеклом, прочно укрепленный на козлах – и, казалось, стягивал на себя летний опасный сумрак. С торцов были прорезаны круглые отверстия, два внизу, одно наверху; верхняя часть откидывалась с пружинным шорохом, и обнажалось бархатное нутро. Давай ложись, сказала та, что помоложе. На спинку, вот так, плечи разверни, а теперь подтягивай, подтягивай коленки к подбородку, еще-еще-еще, молодец. М. послушно свернулась калачиком, как эмбрион на старой картинке, удивляясь тому, что тело ведет себя так, словно ничего необычного с ним не происходит и оно радо стараться. Теперь давай поворачивайся на бочок, а голову оставь как была, сможешь? Тело, покряхтывая, выполнило и это, собравшись в узел, и шея начала затекать. Закрываем, сообщила татуированная. Крышка с мягким клацаньем стала на место. Голова М. торчала из отверстия в саркофаге, опереться было не на что, кроме боли. Девушки что-то проверяли, прилаживали не спеша, что там происходит, было не разглядеть. Хлопнуло, щелкнуло; верх опять пополз, открываясь, и писательница с наслаждением съехала вниз по плюшевой обивке и помотала головой, устраивая ее поудобней. Не так плохо, сообщила стриженая откуда-то сбоку, сойдет, сойдет.