Но нельзя бесконечно тяну время, выискивая несуществующие детали и цепляясь за мелочи, чтобы оттянуть момент «знакомства». Почему-то это кажется мне важным, как будто я — героиня известного сюжета с отбором женихов, на который явился только один кандидат. И именно он должен стать…
Вышвыриваю эти глупости на отшиб сознания, сажаю фантазию на цепь и, почти влипнув носом в экран телефона, разглядываю «Андрея».
Почему-то сразу цепляюсь за подбородок в аккуратной негустой щетине. Скорее намек на бородку. А ведь я терпеть не могу бородатых мужчин. И все же продолжаю рассматривать ленивую полуулыбку, спрятанную за колючками ямочки на подбородке, и выразительные губы.
Выше — глаза. Тяжело понять, какого они цвета, но кажется, что карие. Крупная родинка над правой бровью. Взгляд… с хитринкой. Капелька прищура, за которым может скрываться и едкая ирония, и злой сарказм, и пошлое обещание… Мое воображение ловко срывается с поводка, «додумывая» голосу недостающие штрихи и ноты, превращая выразительное «р» в низкий, похожий на звук двигателя «Порше» рокот.
Я быстро выключаю экран, сую телефон под подушку на кресле и сбегаю в спальню.
Питер — это почти полторы тысячи километров от того уютного болотца, в котором живу я. Почему эта мысль приходит в мою голову? Понятия не имею, но на всякий случай принимаю вместо таблетки от дурацких фантазий.
Достаточно того, что я и так зависима от «Доброе, доброе, доброе утро, страна!»
Глава четвертая: Андрей
— Ну что ты расплакалась, Совушкин?
Дочка трет кулачками заспанные и заплаканные глаза и тут же неуклюже обнимает за шею, прижимается всем телом, как будто боится, что вернется ночной кошмар, но меня не окажется рядом.
Зря я не закатал в асфальт суку-няню, которой доверил свое главное сокровище. Кажется, разнести по кирпичам — в переносном и почти в прямом смысле — агентство, откуда она пришла, было слишком незначительным наказанием за сломанную руку моей, тогда еще даже не трехлетней дочери.
— Мне страшно, — всхлипывает Соня.
Все же, несмотря на паршивую ситуацию, не могу не улыбнуться. Не зря водил ее к логопеду. Хоть и говорили, что еще рано, и она перерастет, Соня вряд ли понимает, но секунду назад она твердо и четко проговорила свое первое правильное «р».
— Тогда я буду читать тебе сказки, и все страшные кляксы разбегутся по углам.
Она охотно кивает и рукавами розовой пижамы растирает слезы по пухлым щекам.
Если бы меня спросили, что значит быть отцом, я бы сказал: читать своей дочке сказки во втором часу ночи после двух суток без сна и, блин, кайфовать от этого.
Одно фигово: голова реально выключилась, и максимум, на который я способен — пересказ какой-нибудь банальщины вроде «Колобка» или «Теремка». Мягко говоря, совсем не то, что увлечет ребенка настолько, что он перестанет бояться уснуть и наткнуться на еще один кошмар. А в довесок ко всему после переезда из столицы в Петербург я, ленивая жопа, до сих пор разобрал не все коробки. Достал посуду и вещи, Сонины лекарства — на всякий случай — а вот с книгами отложил на потом.
Хотя, стоп.
У меня же есть детская сказка.
Поудобнее устраиваюсь в кровати — сидя, потому что если лягу — вырублюсь к чертовой матери. Дочка забирается мне под подмышку и громко сопит.
Забавно, что сказка от «Писательницы Йо» тоже о Совенке.
И очень классно, что этот Совенок бесстрашный и храбро сражается и с Летучим Мышем, который совсем не злой, а просто тоже очень напуганный.
— Еще, — зевая, просит Соня, и я, тоже зевая, начинаю читать сказку с самого начала.
Надо бы не забыть поблагодарить «Писательницу Йо».
И я даже знаю, как это лучше сделать.
Я уже почти сплю, убаюканный мерным сопением Совушки, когда телефон «моргает» значком входящего сообщения. Во втором часу ночи. Я почти_догадываюсь, кто это может быть. И, глядя на знакомое имя в шапке сообщений, позволяю себе едкую усмешку. Очень в еестиле: напомнить о себе тогда, когда я, по ее мнению, могу «кого-то трахать». И плевать на логику.
«Приезжаю завтра в 19.30. Встретишь? Нам нужно поговорить»
Иногда я жалею, что в свое время избавил эту женщину от необходимости работать в офисе и быть привязанной к строгому графику. Тогда бы она точно не увязалась за мной в город, который считает «сырым, серым и скучным».
Отвечать на сообщение не хочется, абсолютно. Пару месяцев назад, когда возник разговор о том, что у меня появился хороший шанс заниматься тем, что я люблю, продвинуться и заявить о себе, возможно, не только как ведущий, Королева сказала, что это совершенно бессмысленно, и никто не меняет столичный драйв на серость и дожди круглый год. Я сказал: «Ок, значит, тебя вычеркиваем, меньше коробок». Конечно, случился скандал. И не один. Потом начались слезы. Очень-очень много слез пополам с заламыванием рук и попытками доказать, что, когда люди, как мы, созданы друг для друга, они должны быть вместе. Но ее «вместе» дальше столицы перемещаться не захотело.
Я пожал плечами, пожелал Королеве удачи — и свалил.
То есть, формально, мы просто рассорились, а не официально расстались. Черт знает, почему не поставил большую жирную точку еще тогда. Сделал бы так — не пришлось бы теперь смотреть в потолок и думать, хочу ли я снова пускать эту женщину в свою жизнь. Разве что — чего кривить душой — она пришла в мою жизнь как раз в тот период, когда я настолько вжился в роль отца, что почти забил на свои мужские потребности.
Ладно, хрен с ней.
Я пишу одно короткое «Встречу. Где?»и прячу телефон в карман домашних спортивных штанов. Беру сонную дочку на руки и осторожно, чтобы не разбудить, переношу в ее комнату. Укладываю, даю любимую многострадальную игрушечную сову и улыбаюсь, когда Соня тут же обнимает ее руками.
Ни разу за все четыре года я не пожалел, что променял возможность вести свой холостяцкий образ жизни на эту малышку. Хотя, конечно, я и так холостяк, только с другим вектором.
Понятия не имею, почему Королева до сих пор не спит, потому что, судя по времени, прислала сообщение через минуту после моего ответа. Или приготовила его заранее? Я стал настолько предсказуем?
Пора все же окончательно с ней развязываться. Есть женщины, которых можно иметь рядом для красивого интерьера, как вазу ручной работы из художественного салона. Женщины, которых в принципе можно «иметь» в том самом смысле слова. Но которые никогда, даже в страшном кошмаре, не смогут стать матерью для моего ребенка. В том числе и из-за моих неипических требований. А соглашаться на меньше… Да ну на хер.
Утром я с трудом просыпаюсь только после третьего повтора будильника. Наощупь иду в комнату Сони, бужу ее, качая по кровати, как колбасу, а она сонно хихикает и морщит нос, когда чмокает меня в колючую щеку.
Мы вместе чистим зубы — для этого в ванной стоит специальный приставной табурет. Соня энергично елозит щеткой во рту и потирает сонные глаза, лохматая и взъерошенная. Мать говорит, что она похожа на меня на двести процентов, и даже родинка над бровью у нее в том же месте, что и у меня. Уверен, погрешность меньше пары миллиметров.
— Пличеши, — Совушка тянет мне расческу.
Вот так, мне тридцатник, я здоровый, вроде не урод и вполне себе обеспеченный мужик, но мое утро уже четыре года начинается не с минета, а с косичек.
— Причешешь, — поправляю ее, на всякий случай в зеркале показывая, как нужно держать язык, чтобы твердо и правильно выговорить «р».
Соня дует щеки от усердия, повторяет, пока я наскоро завязываю ей косичку, делая мысленную заметку, что в выходные нужно обязательно сводить дочку в парикмахерскую, потому что челка уже лезет в глаза.
— Одеваться сама, — сдерживаю натиск ее капризов. — Пять минут. И завтракать.