— Я верю.
— Даже если бы сильно затянула петлю?
— Она не сделать… Владимир уже видал… в тюрьме…
Он погрузился в работу, испытывая ужас перед такого рода откровениями.
— Вот ты… У тебя привычка мастерить, — опять заговорил Дутр, — ты не думаешь, что есть какой-то способ… Сейчас я скажу глупость: способ сделать веревку опасной, понимаешь? В конце концов, ведь браконьеры умеют такое.
Владимир повернул к Дутру длинное лицо с большими оттопыренными ушами:
— Владимир ловить кролики в силок… Надо делать петля… скользящая петля…
— Да, конечно. Ну а дальше?
Дутр подошел вплотную к Владимиру.
— Влади, — прошептал он. — Ты нас знаешь. Ты кого-нибудь подозреваешь?
Владимир вздрогнул. Вид у него был совершенно несчастный.
— Нет, — сказала он. — Нет. Невозможно.
— А вот Грета подозревает нас.
— Грета больной… Владимир тоже… Боль в голова. Слишком думать.
— И ты ничего не придумал?
— Нет.
— Счастливчик ты, — сказал Дутр. — Мой отец… Постой, еще одна глупая мысль пришла в голову. А мой отец не мог сделать эту веревку опасной? Он здорово умел развязываться. Он вполне мог придумать какой-нибудь трюк, чтобы веревка сама связывалась без видимого узла… Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Профессор умел делать все.
— Так мы ни к чему не придем, — заметил Дутр. — Иногда я думаю, что произошел несчастный случай. Но как? Со столиками или там с чемоданами, мебелью можно вообразить какую-нибудь неожиданность, особенно в темноте, когда идешь на ощупь. Но веревка! Она ведь обыкновенная! Я ее хорошо рассмотрел, еще бы!
Дутр встал, стряхнул пыль с брюк.
— Я даже предположил, — снова заговорил он, — что кто-то спрятался в фургоне… бродяга. Летом их полно на дорогах. Но фургон был пуст, я уверен.
— Мадам? — спросил Владимир. — Мадам умная. Умная так, как профессор. Она… может быть… ты понимать?
— Ах да! Мадам! Попробуй заставь ее говорить, когда она желает молчать. Влади, ты поговоришь с Гретой? Тебе надо всего лишь повторить то, о чем мы здесь говорили: что я ищу, что я хотел бы найти… Ради нее… Попытайся, Влади! Это мой последний шанс.
Дутр прождал несколько дней. Поведение Греты не изменилось. К тому же с Одеттой все труднее становилось иметь дело. Контракт кончался, в перспективе не было ничего. Август — трудный месяц, возможно, придется просидеть несколько недель без работы. Дутр предлагал разные варианты, но все упиралось в очевидность: Грета была бесполезной партнершей. Быстро старившаяся Одетта ничем уже не могла помочь на сцене. Сделать цельный спектакль нельзя. А значит?
— Нам нужны другие девушки-близнецы или, на крайний случай, мужчины, — сказал он Одетте.
— Я уже думала об этом, — вздохнула она. — В цирках и мюзик-холлах таких полно. Но у них свои номера на мази, их знают… А что делать с Гретой?
Он не решился сказать, что теперь еще сильнее, чем когда-либо прежде, хочет жениться на ней. Теперь уже он раскрыл на полу картонную папку и стал искать хоть какую-то завалящую идею, копаясь в набросках, планах, эскизах. В одном конце фургона Грета шила. В другом Одетта, подняв очки на лоб, перебирала письма и счета.
— Заколдованный колодец? — предложил Дутр.
— Слишком дорого, — возразила Одетта, — нам сейчас не до роскоши.
— Ящик с цветами?
— Боб Диксон уже знает секрет.
— Сфинкс?
— Какой-то американец делает это в Медрано.
— Ты думала о Людвиге?
— У него турне на севере.
— Но, в конце концов, не в благотворительных же заведениях выступать!
Он вспомнил старика, выступавшего у них в коллеже, с чемоданами в наклейках, с дрожащими руками алкоголика, и весь напрягся, словно животное, которое тащат на заклание. Они получили письмо из Марселя. Жалкое предложение. Пять дней в кинотеатре вместо получившего травму эквилибриста. Они поехали.
— Не знаю, — вздохнула Одетта, — может, лучше продать «бьюик» и фургоны?
— Если мы остановимся в гостинице, — сказал Дутр, — она от нас сбежит.
Побег стал у него навязчивой идеей. Теперь, когда шрам у Греты совсем исчез, ему казалось, что нужно удвоить бдительность, как будто стеречь следовало двух девушек. Одетта же все чаще и все ядовитее намекала, что счет в банке быстро иссякнет, если они не получат длительного контракта, что Пьеру легче выкручиваться одному, что кто-то работает, а кто-то вечно сачкует. Грета многое понимала, плакала. Дутр сжимал кулаки.
— Ты хочешь, чтобы она ушла, да? Так и скажи!
С заострившимся от злости носом, он ходил вокруг Одетты.