Утром Владимир будил всех гудком.
Их караван добрался до Сен-Флу, спустился в долину Аланьона. Одетта передала руль Дутру и стала рыться в его картах.
— Остановимся около Исуара, — сказала она. — К завтрашнему вечеру без проблем доберемся до Виши.
— Тебя это успокаивает?
— Ну… Я всегда воображаю невесть что.
Она надела очки и пальцем провела вдоль линии дороги на карте.
На этот раз замыкающим был Владимир, потому что у него полетела шина. В зеркале было видно, как он осторожно вел на буксире два прицепа.
— Ты не находишь, что она становится все более… странной? — спросил Дутр.
— Она? — И Одетта пальцем указала на фургон, прицепленный к их «бьюику».
— Она. Кто же еще!
— Знаешь, — сказала Одетта, — у меня полно других забот.
Они замолчали, потому что дорога становилась все уже и извилистей. Надо было старательно вписываться в виражи и следить за длинным грузовым прицепом, который все норовил выскочить за ограничительную линию. Слева, среди огромных глыб, отмеченных похожей на ватерлинию черной полосой, оставленной паводком, извивался поток. Одетта отхлебнула кофе прямо из термоса.
— Хочешь?
— Нет, спасибо.
— Мне не терпится увидеть Виллори.
— Кто это?
— Тот тип, который нашел нам ангажемент в Виши. Он должен прийти. Сволочь, правда, но у него большие связи.
Решительным жестом она водрузила очки на лоб, как будто собиралась обсуждать условия нового контракта.
— Этой ночью мне кое-что пришло в голову. Номер, который я когда-то видела в Берлине. Наша идиотка тоже могла бы пригодиться.
Дутр включил вторую скорость и вжал плечи в спинку сиденья.
— Послушай…
— Хорошо, — сказала Одетта, — не будем ссориться. Но я не дам ей покоя, если она не перестанет бездельничать. Постарайся это понять.
— Расскажи лучше про номер.
— Сложновато. Вечером покажу. А сейчас я хочу есть! Мы уже пять часов в пути.
Длинный подъем кончился, караван пересек плоскогорье, окруженное черными пиками, на которых торчали развалины башен, остатки разрушенных городов, крепостей, сказочных замков.
— Едут они за нами? — спросила Одетта.
Дутр наклонился к зеркалу и увидел Владимира за ветровым стеклом, выставившего в окно локоть, беззаботного, далекого от черных мыслей.
— Все в порядке.
Машины начали извилистый спуск, и Дутр сосредоточился на руле, скоростях, тормозах. Только изредка думалось: «Как же ее там трясет!» А автомобильные часы показывали полдень.
— Притормози, — сказала Одетта, — скоро приедем в уютное местечко. Я жутко устала.
Дорога бежала среди буков и берез.
— У перекрестка, — уточнила Одетта.
Лошади за изгородью смотрели, как подъезжают машины. Они испуганно отбежали, потом остановились неподалеку, и кобыла покрупнее положила голову на шею другой. Небо было голубое, словно в сказке. В траве торчали грибы. Дутр сорвал один — низ шляпки был розовым, влажным, нежным, как приоткрытые губы. Владимир отворил изгородь, поставил машины в ряд, взял брезентовые ведра. Под деревянным мостом журчал ручеек.
— Доставай стол! — крикнула Одетта. — Я пойду окуну ноги.
Дутр достал ключ, несколько раз подкинул его. Никогда еще, наверное, не были так напряжены его нервы, фиксирующие тысячи ощущений — смутных, но изнуряюще тревожных. Никогда раньше не испытывал он такой острой необходимости сжать в объятиях тело Греты. Он обогнул фургон, вставил ключ в замочную скважину…
Тем временем Одетта и Владимир спускались под мост. Минут на десять они там задержатся. Десять минут на то, чтобы насытиться Гретой. Он вздохнул и открыл дверь.
— Грета!
Он вошел. В фургоне было темно, окна закрыты, но Дутр наизусть помнил все закоулки. Он окликнул ее изменившимся голосом, исходившим из его крови, из его чресел.
— Грета!
И вдруг он увидел ее.
— Нет… нет… Это невозможно!
Он протянул руку, коснулся остывшего тела… Его трясло.