Дрожки вынесли их на Александерплац, покатили вдоль Саксонского сада. Яша вздохнул. Во мраке парка — свои тайны. Крошечные огоньки вспыхивали в глубине и тут же гасли. За решеткой парка воздух был напоен ароматом листвы. Яша поднес к губам руку Эмилии, затянутую в перчатку, и поцеловал запястье. Лицо ее окутывал полумрак. Глаза сияли, как два бриллианта, многое обещая в ночи. По дороге в театр он купил ей розу и теперь наслаждался ее тонким пьянящим ароматом. Склонясь к цветку, он как бы вдыхал аромат вселенной. Если из земли и воды можно создать этот запах, творение не может быть бессмысленным, дурным, решил он. Пора перестать мучить себя всякими глупостями.
— Что вы сказали, дорогой?
— Сказал, что люблю тебя и не могу дождаться, когда же ты будешь моей.
Она помедлила. Прикоснулась коленом. Будто электрическая искра пробежала к нему сквозь шелк ее платья. Его обуяло желание. По спине прошла дрожь.
— Мне еще труднее, чем тебе. — Она сказала «ты» в первый раз за все время, что они знакомы. Едва произнесла это слово. Он скорее угадал его, чем услышал.
Они сидели не шевелясь, лошади шли шагом. Спина у кучера склонилась, будто он дремлет. Оба, казалось, прислушиваются к тому тайному току, который шел от ее колена к нему и обратно. Тела их общались безмолвно, на собственном языке. «Я тебя хочу» — говорило одно колено другому. Угнетало напряженное молчание — так бывало, когда он шел по канату. Неожиданно она склонилась к нему. Поля шляпки — будто крыша над головой. Губы коснулись его уха.
— Хочу родить ребенка, — прошептала она.
Он обнял ее, впился в губы. И пил, пил. Эстер говорила о ребенке много раз, но прошли уже годы и годы с тех пор, когда она заводила разговор на эту тему. И Магда говорила об этом постоянно, однако он не принимал ее всерьез. Казалось, совсем позабыл об этой стороне жизни. А Эмилия не забыла. Она еще достаточно молода, чтобы зачать и выносить. Может, это и есть причина моих мучений. Нет у меня наследника.
— Да, сына, — сказал он.
— Когда?
Губы опять слились в поцелуе. Они вбирали друг друга в молчании, с животной страстью. Вдруг лошади стали. Кучер хлестнул их:
— Вьо!
Остановились перед домом, где жила Эмилия. Яша помог ей выйти. Она не стала сразу звонить в парадное, а стояла с ним на краю тротуара. Оба молчали.
— Ну, все же поздно, — и она дернула колокольчик. По шагам Яша определил, что не сам дворник идет отворять, а его жена. Было темно. Эмилия вошла, и Яша проскользнул вслед. Это получилось как-то само собой, очень быстро. Даже Эмилия не сразу поняла, что произошло. Дворничиха поплелась к себе в каморку. В темноте он взял Эмилию за руку.
— Кто это?
— Я…
— Боже милостивый, что ты наделал? — и она рассмеялась над его ловкостью и отвагой. Так они стояли во мраке, будто бы безмолвно совещаясь.
— Нет, это не дело, — прошептала она.
— Только один поцелуй.
— Но как ты войдешь? Ядвига выйдет отпереть дверь.
— Сам отопру, — ответил он.
Вместе поднимались по лестнице. Несколько раз останавливались, чтобы поцеловаться. Он что-то такое сделал с дверью, какие-то пассы, и она распахнулась. В передней было темно. Полуночная тишина царила внутри. Яша прошел в столовую, увлекая за собой Эмилию. Ее будто тянуло назад. Они молча боролись. Он повлек ее к дивану, и она безмолвно последовала за ним. Больше он не мог управлять собою.
— Не хочу начинать нашу жизнь во грехе, — прошептала она.
— Нет…
Захотелось раздеть ее, и шелковое платье затрещало, пробежали искры. Это просто статическое электричество, он знал это, но все равно поразился. Она тоже удивилась. Она сжала ему запястья, стиснула с такой силой, что причинила боль.
— Как ты уйдешь?