- Почему у тебя не дреды? Ты же растаман.
- И так голову нормально не вымыть, - пробормотал Ян, наклоняясь и поднимая свою шапку, при этом понимая, что он начинает нести какую-то чушь. - Пошли домой твои вещи сушить, - он снова водрузил шапочку себе на макушку, - а не то вот в этом пойдешь, - он с усмешкой кивнул на подвернутые в несколько раз штанины Фомы.
И они побрели в сторону теплотрассы.
В этом же духе прошло две недели. Днем Фома скитался по городу в поисках заработка, а к вечеру возвращался в свое затхлое логово. И если первую неделю ему еще везло, то на вторую пришлось совсем уж туго: в строительном магазине коллектив собрался в полном составе, и Фоме было отказано в месте. Он пару раз разгрузил вагоны, но вскорости его и оттуда попросили - на эту работу имелись свои собственные желающие. К тому же начались проблемы со здоровьем: сильно гноился глаз и все тело жутко чесалось, особенно по вечерам.
Его соседи по несчастью бухали каждый вечер, вызывая уже не отвращение, а какую-то жалость. Особенно сочувствовал Фома тете Марии, которая что было силы пыталась создать подобие уюта из хлама и приготовить званый ужин из слизких объедков.
Кожа зудела остервенело. Зудели ноги, живот, плечи, спина, а между пальцами рук и ног начали появляться маленькие белые пузырьки, и тогда Фома ясно понял, что у него чесотка.
В тот вечер он еще колебался, возвращаясь в свое постылое, пропахшее перегаром, ненавистное место ночевки, когда шум собравшейся толпы на задворках продуктового магазина заставил его приблизиться.
Аккуратно просочившись между зеваками, Фома умудрился выйти на первый план и тут же застыть от ужаса, не поверив своим глазам: на чахлой траве, раскинув руки в стороны, лежал Владимир с вытаращенными до кровавых жилок глазами. Его рот был слегка приоткрыт, и над потрескавшимися губами с прилипшими на них крошками летали крупные мухи. А между бровей краснели четыре кровавые точки - роковая отметина «маньяка с вилкой». В одной руке Владимира была зажата недоеденная булочка, другая была пустой: рядом валялся аптекарский пузырек от спиртовой настойки - видимо, Князь был занят ужином, когда убийца вонзил в него железный лом - острие торчало из груди наподобие кола, которым в кино упырей убивали. Вот только Владимир не был кровопийцей, он всего лишь хотел пожить еще, пожить хоть как-нибудь, в каком-нибудь тепле, с каким-нибудь алкоголем и каким-нибудь собеседником, но кто-то взял на себя слишком много: роль владельца человеческих судеб и хозяина чистоты небольшого городка.
Ян возник словно из-под земли, до боли стиснув плечо Фомы своими костлявыми пальцами. Сердце Фомы судорожно скукожилось, словно в него уперлись безжалостные ребра. На какое-то время он позабыл, что такое дышать - спазм, порожденный реальным кошмаром, железной хваткой зажал его горло.
- Ян, - только и смог проговорить он, - Ян, это же наш Князь...
Едва не упав, зацепившись за чью-то неудачно выставленную вбок кроссовку, Ян подскочил прямо к трупу и в растерянности навис над ним, не сводя глаз с проклятой отметины.
- Молодой человек, отойдите! - один из свидетелей потянул его за локоть, - мы уже вызвали полицию, не трогайте его.
Ян мотнул головой, словно стряхивая с себя наваждение.
- Да, да, конечно, - и он отступил в толпу, увлекая Фому вслед за собою.
- Да подожди ты, может, чего-нибудь узнаем, - Фома не хотел уходить. Это было каким-то кошмаром, не по-настоящему, фальшиво, липовая жизнь, липовая смерть, и Фоме все же хотелось разобраться.
Ян резко схватил его за шиворот и потащил за ближайший угол. Фома противиться не стал, совершенно опешив от всего происходящего. Скрывшись с глаз случайных свидетелей, Ян с размаху чуть ли не впечатал Фому в стену, приперев его лопатками к острым углам обломанной штукатурки.
- Все, - кулак Яна опустился где-то около уха Фомы, заставив осыпаться куски старинного цемента, - это уже край!
- Ты чего? - выронил Фома, не узнавая в решительном и категорично настороенном парне привычного наркомана-пофигиста.
Стекла золоченых очков грозно блеснули:
- Фома! Вали! Ты слышишь? Вали отсюда, ты же сдохнешь на улице!
- Послушай, - Фома хотел было выскользнуть из-под руки Яна, но тот мертвой хваткой вцепился в его предплечья и яростно тряхнул:
- Нет это ты послушай, - перебил его Ян, бесстрашно буравя его прозрачным клинком светлых очей, - ты болен, - он провел пальцем вдоль угольно-черной брови над опухшим, покрасневшим глазом, - здесь, на улице, тебя ждут только вши, туберкулез, водка и смерть. И туда, - он указал пальцем на небо, - ты полетишь уже не на самолете, а на крыльях, блин, с нимбом, понимаешь?
Фома нервно сглотнул. Ян был прав. Настала пора уходить.
- Иди в ночную гостиницу или Дом трудолюбия, у тебя есть паспорт, там помогут с работой, у них есть врачи, ты будешь спать на кровати... - Ян выдохнул и опустил глаза, - Фома, ты понимаешь, что эта жизнь не для тебя? Выбирайся из грязи... Когда долго бродяжничаешь - это похуже наркотика, поверь мне.
- Верю, Ян, верю, - Фома отстранил его в сторону и отошел на пару шагов, а потом проговорил, обернувшись через плечо, - передавай привет Шурику, и Захару, и тете Маше, и пусть она там не убивается по Князю, пусть они все берегут себя, ну, в общем, - он сделал паузу, - я пойду в этот Дом, который миллионер содержит, вроде там ничего живут.
- Вроде ничего, - повторил Ян задумчиво, - Фома!
Фома полностью развернулся в его сторону.
- Это тебе, - Ян пошарил в кармане и вытянул руку: на раскрытой ладони лежал значок в виде орла, расправившего в стороны крепкие крылья, - это, конечно, не «Знак Гражданской авиации», но что-то похожее.
- Спасибо, - Фома подцепил орла двумя пальцами и улыбнулся, - дай «пять», друг! - они обменялись рукопожатиями и разошлись каждый в свою сторону.
Ян еще несколько раз успел обернуться, пока подошвы черных берцов полностью не скрылись из виду.
«Князь сидел и бухал, как ни в чем не бывало. Он обычно милостыню просил возле этого магазина, а потом отдыхал у мусорки возле склада. Отдыхал, блин, отдыхал! Наотдыхался. Этот маньячила подошел к нему, Князь не пытался бежать... или пытался? Этот лом, нет, кусок арматуры... там торчала широкая часть, значит, узким били в грудь, значит, убийца стоял спереди. Князь подпустил его, значит... - Фома даже потер вспотевшие от натуженных мыслей виски, - значит это был кто-то, кто не вызвал подозрений или кто-то знакомый, кто-то из своих», - он не заметил, как ноги сами вынесли его к высокому забору из металлопрофиля. Громадное крыльцо, целых десять ступенек, как десять смертных грехов - и вот наконец-то дверь Дома трудолюбия распахнулись перед Фомой свои объятия.
В небольшом холле, ярко, едва ли не до слепоты освещаемом люминесцентными лампочками, Фому встретили хорошо и заметно обрадовались тому, что у него имелся паспорт: меньше оставалось работы по восстановлению документов для очередного бомжа. После оформления его сразу направили в санчасть на медосмотр и сдачу анализов. Доктор умного вида с близко посаженными воровскими глазами сходу поставил диагноз, подтверждающий догадки Фомы: чесотка и конъюнктивит. Неделя в лазарете - и Фома наконец-то заселился в своеобразный номер на четверых человек.
Комната была небольшой, светленькой и чистой: четыре кровати, письменный стол, тумбочки для личных вещей и металлические шкафчики для одежды, даже простецкий телевизор имелся - одним словом, каждый житель этого заведения был обеспечен всем необходимым. Соседями Фомы оказалось трое мужчин лет где-то под сорок-пятьдесят. Один из них был без стопы - обморозил прошлой зимою, когда ночевал на улице. Мужчины оказались спокойными и уравновешенными, все, как на подбор, Фома даже удивился. Они не роптали на судьбу и боготворили своего благодетеля, владельца этой обители - Клима Пачицкого.
А теперь нужно сказать несколько слов о порядках, царящих в Доме трудолюбия, и причинах, по которым заведение, рассчитанное на восемьдесят человек, было заполнено только на половину.