- Спокойной ночи, папа.
Она закрыла глаза. Поднимавшаяся в ней боль - она инстинктивно сжалась, подготовившись к-ней, - задела на этот раз ее только своим крылом, прикоснулась на секунду каленым угольком и неожиданно пролетела, чтобы вернуться через некоторое время снова и уж тогда обрушиться всей своей тяжестью на девочку, отомстить за свой промах, подмять, раздавить.
- Мама! Вошла мама.
-Что, доченька?
- Мама, у тебя голова болит?
- Да, немного... Ничего, пустяки.
- Тебе больно?
- Чуть-чуть...
- А какого цвета?
- Что, Наргизик?
- Какого цвета, когда больно? ,,.
- Я.... я не знаю, доченька, о чем ты? Я ,не поняла, Наргизик, что ты хотела спросить...
- Мама... - сказала Наргиз. - Поцелуй меня.
Мать наклонилась и поцеловала её в щеку, в лоб, в губы...
- Хватит, - сказала Наргиз. - Спокойной ночи.
--Спокойной ночи, доченька.
Большая, прожорливая, мохнатая боль давно уже заслонила папу маму, боль, была главнее и сильнее всех. И потому Наргиз оставалась бесконечно одинокой...
Наверное прошел час, когда, кончив о чем-то шушукаться, мама и папа легли спать. И за это время несколько оглушительных волн бросалось на Наргиз. Она между этими волнами все думала о фокуснике, который должен прийти ночью. Папа ей хочет сделать сюрприз, потому и не говорит, что фокусник придет ночью, хочет, наверное, чтобы фокусник сам пришел и разбудил ее... Она сразу поняла, что папа нарочно не говорит ей, когда разглядела в темноте его короткую, блеснувшую, как вспышка, улыбку. Он улыбнулся заговорщицки, когда сказал: "Нет, почему же ночью?" Ясное дело - фокусник будет ночью. И она не будет спать, даже если очень захочется, даже если устанет и ослабнет совсем от этой проклятой, проклятой, проклятой боли. Она будет ждать фокусника. И когда он на цыпочках станет красться к ее постели, глаза ее будут закрыты и она постарается не скрипеть зубами, если вдруг станет больно в тот момент. А когда он подойдет вплотную к ее постели, она внезапно откроет, распахнет, как окошки, свои глаза и счастливо засмеется. Он будет стоять у ее кровати длинный, неуклюжий, беспорядочный, как солнечный майский день, усталый и тревожный, как ожидание, беззащитный, как надежда. Но, в отличие от надежды, его трудно будет разрушить и трудно будет не поверить ему. Потому что он будет настоящий, осязаемый. Она его ясно увидит в темноте всего, потому что еще он 'будет светлым, как мечта. Она очень будет просить его, чтобы он помог ей. И он пока-' жет чудо. Он сделает чудо и вылечит ее... наверное, вылечит. Потому, что он - почти волшебник, а волшебники все могут. А потом она будет совсем здоровая. И папа с мамой обрадуются - ведь они даже не знали, что фокусник, если очень захочет, может ее вылечить...
Но проходило время, час за часом, минута за минутой, а фокусника все не было, а фокусник все не приходил... Минуты-боли казались часами, и минуты спокойствия - секундами, и все эти минуты - и хорошие, и плохие - проходили, проползали, пролетали, пробегали, а фокусника все не было. Красным смерчем застилала боль сознание Наргиз, белым морем разливалось короткое отдохновение после скрипа зубов и судорог. Скрипела зубами, чтобы не закричать. Только тихонько, тихонько стонать. Только не кричать. Потому что папа и мама в соседней комнате. Им и так тяжело от этой ее странной болезни, названия которой она сама до сих пор не знает. Может, им даже тяжелее и больнее, чем ей. Вот мама, говорит, что она, Наргиз, вся высохла... Мама сказала как-то об этом папе у дверей в их комнату, думая, что Наргиз спит. Но Наргиз не спала и все слышала и потом еще услышала, как мама глухо, будто сквозь подушку, зарыдала и как всхлипывал папа. Сопел и всхлипывал, как маленький-; мальчик. Тогда мама говорила папе о ней, Наргиз, и она слышала, как мама сказала, что Наргиз вся высохла. А что же сама, она? Что же мама и папа? Им тоже нелегко вот как оба похудели, пожелтели. Папа раньше был таким молодым, а теперь кажется стариком... мама... Проклятая эта болезнь! Иногда Наргиз кажется, что болезнь ее похожа на большого, тяжелого носорога, которого она видела как-то по телевизору... Носорог бьет ее своим рогом и копытами, бьет тяжелой своей головой, а когда боль проходит, носорог ударяется об стену, большую, прочную, каменную стену, и раскалывается пополам, как гуттаперчевая игрушка. Но новый, тяжелый, грозный носорог уже тут как тут, готов заменить погибшего, отомстить за него, сорвать свою злость на ней, Наргиз. И он, этот новый носорог совсем не похож на игрушку. Он топчет, мнет, ломает, пытает ее своим каленым, горячим рогом, своим красным рогом и копытами радужной боли. Вот опять уставился он на нее своими кровавыми глазам, готовый к прыжку, готовый проглотить, сожрать ее... Но что это?.. Длинный и худой.., Бородатый, или без бороды... не различишь... Добрый... похож на доктора... Да это же фокусник! Улыбается. В большой улыбке его светится добро. Он идет к ней. И, затравленно озираясь, убегает носорог, унося свои кровавые круги, свои злые красные глаза и тяжелые копыта. Убегает, может, навсегда. Ох хотя бы!.. А фокусник идет по двору, широко улыбаясь и протягивая руки к Наргиз. Вот остановился... Заходит в подворотню... И зовет ее... манит рукой... Надо пойти, пойти к нему. Не то он обидеться и уйдет... И тогда уже больше никогда не придет. Сейчас же, быстро к нему...
Наргиз, запутываясь в одеяле, бесшумно, как лунатик, соскакивает с кровати и в темноте, широко открыв глаза, выставив вперед руки, идет к дверям. Проходя через соседнюю комнату, она видит, как тихо спят мама и папа, измотанные ее болезнью. Она на цыпочках выходит, плотно прикрыв за собой дверь, чтобы мама с. папой не проснулись от холода и не хватились бы ее. И только выйдя во двор и пройдя несколько шагов по тонкой, колючей крупе снега, которая окончательно пробуждает ее, она вспоминает, что ничего не надела и вышла в одной рубашке и босиком. Но возвращаться нельзя - могут проснуться родители. И потом, не будет же фокусник ждать ее сколько захочется! Скорее в подворотню... Она бежит, шатаясь от нового приступа боли, к подворотне. Добегает, судорожно переводя дыхание, всматривается... Темно и холодно. Она пригляделась внимательнее... А вот и фокусник! Она подошла к худой, длинной фигуре в куцем пальто. Человек в пальто шатался и удивленно глядел на нее сверху. Она стояла перед ним в тонкой, розовой рубашке и с надеждой, умоляюще глядела ему в лицо. Лицо у мужчины было опухшее, небритое.
- Ты фокусник? - спросила она у него.
- Нет, - сказал мужчина. - Я сумасшедший. Сумасшедший
Габиль. Разве ты меня не знаешь, девочка?
- Нет, - сказала она и почувствовала, как снова сияющей радугой раскинулась в маленьком ее теле боль - Нет, - повторила она с трудом дрожащими от боли губами. - Потому что я вообще никогда не выхожу из дому и никого здесь не знаю, кроме мальчика и девочки с нашего двора.
- А почему ты не выходишь из дому?
- Потому что я больна, - сказала она, морщась от боли, судорожно пробегавшей в ней. - Я даже в школу не пошла в этом году...
- Это плохо, - сказал он и зевнул. - Не пойдешь в школу -останешься неграмотной. Будешь неучем, как я.
- Девочкам надо говорить - неучка...
-Ну, неучкой будешь,- равнодушно согласился он. - А давно ты болеешь?
- Уже год, - сказала она, еле сдерживаясь, чтобы не зареветь, не закричать от острых шипов терзающей ее боли. - Уже год. Уже год.
- Слышу, не глухой... - сказал мужчина и стал ковырять в носу своим длинным, испачканным во что-то синее, пальцем
- Уже год, - еще раз сказала она, переводя дыхаше, чувствуя и боясь поверить, что боль улетучивается. Бешеный носорог - пополам, как игрушка.
.-Мы как pas'переехали на эту квартиру, - сказала она.
- А что с тобой? - спросил он.
- Не знаю. Мне бывает очень больно. Раньше не было
так. А сейчас очень больно. .
- Бедненькая, - сказал он и погладил рукой ее по голове.,- А доктор приходил;? .- Приходил, - вздохнула она - Много разных докторов приходили, все старые в очках. Лечили, лечили, a мнe все больно. И теперь приходит женщина доктор. Уколы делает?
- Если ты больная, зачем же ты вышла в такой холод
босиком и неодетая? - сказал он. - Смотри не помри... от холода.