В Зеленые Камни мы прибыли около двух часов ночи. К этому времени холод окончательно доконал меня и, выйдя из фургона, меня начало трясти так, что застучали зубы. В бараке, где у меня была отдельная секция, кто-то предусмотрительно натопил печь, за что я был несказанно благодарен. Решив отложить разгрузку медикаментов до утра, я, даже не зажигая лампы, разделся, завалился на кровать и почти сразу уснул…
Когда настойчивый стук в дверь разбудил меня, я подумал, что прилег буквально минуту назад. В комнате было все так же темно, но уже довольно прохладно, так что я невольно поежился.
Из-за двери раздался голос Алфимова:
— Яков Михалыч!
— Какого черта?! — рявкнул я, пока еще плохо соображая. — Сколько сейчас времени, Николай?
— Уже почти семь утра. Да ты дверь-то откроешь? А то у меня рука к чайнику примерзнет сейчас…
Я нашарил спички на столе, зажег лампу и впустил его. С улицы пахнуло утренним морозом. Алфимов действительно пришел с чайником.
— Горячий? — поинтересовался я.
— Уже не уверен.
Пока я одевался и приходил в себя, Алфимов разлил чай по кружкам. Кипяток пришелся как нельзя кстати и растекся по телу приятной теплотой.
— Когда приехали? — спросил он.
— Ночью.
— Мы вас вчера ждали.
— Пришлось задержаться: кое-чего на складе не оказалось.
Я подумал о том, не поделиться ли с ним мыслями о лекарствах, внесенных Юрковским в список, но Алфимов, к моему удивлению, меня опередил:
— Ты, кстати, ту ерунду, которую тебе начальник заказывал, привез? — спросил он.
— А почему ты спрашиваешь?
— Он меня за этим и послал. А то мне делать больше нечего, как в такую рань чужие пороги обивать! — В голосе Алфимова проскользнули нотки недовольства — он не привык исполнять роль мальчика на побегушках.
— Привез, — ответил я. — Кстати, это именно из-за них мне пришлось задержаться.
— Что, какая-то редкость?
— Не поверишь, но я, человек с медицинским образованием, про подобные препараты даже не слыхал никогда.
— И на кой они Кондратьичу? — пришла очередь удивиться и Алфимову.
Я пожал плечами, а он, глянув на часы, спохватился:
— Ну ладно, допивай чай, бери все эти загадочные склянки и идем к Юрковскому — тот уже небось весь свой кабинет исходил вдоль и поперек… Кстати, — вспомнил Алфимов, когда мы были уже на улице. — Пока ты отсутствовал, Фокусник снова беседовал с Юрковским. В кабинете они находились наедине, и этот психопат расцарапал нашему начальнику лицо. Тебя не было, и Кондратьич сам себя забинтовал, так что ты не пугайся, когда его увидишь.
— А что, санитара нельзя было попросить? — поинтересовался я.
Алфимов неопределенно пожал плечами.
— Сам Юрковский как-нибудь объяснил, из-за чего случился конфликт? — Меня это все беспокоило. — Как вообще допустили, что они остались вдвоем?
— Моей вины в том нет, Михалыч, — оправдывался Алфимов. — Часовые утверждают, будто арестант изъявил желание побеседовать тет-а-тет, и Кондратьич, не долго думая, выставил их за дверь. У меня-то дела были, уж я бы такого беспорядка не допустил.
— Ты разговаривал после этого с Юрковским?
— В обязательном порядке, Михалыч. Он, правда, разозлен тогда был шибко, все лицо свое перебинтованное ощупывал. Со мною совершенно неучтив был. Но я не отступался, ты же меня знаешь.
Я нетерпеливо кивнул.
— Фокусник упрашивал начальника нашего разрешить письмецо переслать за границу, — добрался наконец до сути Николай.
— Вздор какой-то! — не выдержал я. — Может, телеграмму еще?
— Вот и я о том толкую, — поддакнул Алфимов. — И это после всего, что случилось! Якобы ему новые книжонки понадобились в срочном порядке. Свои-то, похоже, перечитал. Когда только все успевает?
— Полнейший вздор! — продолжал негодовать я. — И отказ Кондратьича привел Фокусника в такое бешенство, что тот набросился? Из-за книжек?
— Выходит, что из-за них, треклятых.
Когда мы вошли в кабинет, Юрковский действительно мерил его своей характерной походкой. Когда он повернулся, я увидел, что его лицо целиком забинтовано, причем довольно небрежно. Видны были лишь глаза и рот.