Просто тихо прикрываю за собой дверь. Торопливо иду по безлюдному коридору, подгоняемая острым желанием увидеть Ваню. Он меня ждет! Меня!
Разулыбавшись, упускаю момент, когда кто-то дергает меня за руку, жестко схватив за запястье.
Налетаю носом на чью-то грудную клетку и в ту же секунду понимаю, что это Ваня. Он пахнет лаймом, а от его близости все тело простреливает горячей дрожью. Поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. На контрасте с голубой радужкой слишком хорошо видно, как расширяются его зрачки. Щеки опаляет смущением. Я точно ему нравлюсь. Даже если на словах это не очень понятно, то его организм отчаянно сигнализирует мне всеми возможными способами.
Мы стоим на лестнице, за массивной дверью со стеклом. Громов вжимается в стену спиной и все еще сжимает мое запястье, притягивая меня к себе. Свободную руку поднимает к лицу и прикладывает указательный палец к губам, кивая за дверь.
Там, распространяя приторно-сладкий аромат духов, идет наша завуч, Лариса Пал-л-лна. Так ее все зовут, и так она сама представляется, зачем-то растягивая согласную «л». Цербер нашей школы.
Я подаюсь вперед, прижимаясь к Ване, и он коротко втягивает воздух через сжатые зубы, будто обжегся. Сильнее запрокидываю голову и пытаюсь поймать его взгляд, но он прячет его за пушистыми ресницами.
Честно говоря, даже несколько несправедливо то, что парням иногда достаются такие красивые ресницы. Разве они им так уж нужны?
Зачарованно глядя в его лицо, я поднимаю руку и касаюсь кончиком пальца его носа. Трогаю маленькую горбинку, которую рассматривала годами. Веду ниже, смещаюсь к родинке над верхней губой. Боже мой. Я так давно этого хотела. Ведь этого могло никогда не случиться.
Поджимаю пальцы к ладони и прислушиваюсь. Стук невысоких, но очень решительных каблучков нашего завуча стихают где-то в коридоре.
— Мы же не прогуливали, — замечаю шепотом.
Ваня отвечает так же тихо:
— Посмотрел бы я, как ты Пал-л-лне это объясняешь.
Отстраняться мне совсем не хочется, и Ваня меня не отталкивает. Так и стоим, прижавшись друг к другу. Это ощущается еще более волнительным, чем я мечтала. Все в груди искрит и закручивается, кровь в организме разгоняется до сверхзвуковой скорости, от чего в ушах шумит.
Завуча давно уже нет рядом, прятаться не от кого, но Ваня все еще говорит шепотом:
— Я скучал.
Я молча киваю и сглатываю, чувствуя, как вязкая слюна ползет вниз по иссохшемуся горлу. Физически не способна словами ответить ему тем же. Хотя, разумеется, я тоже скучала. Еще сильнее, чем обычно. Всем своим существом рвалась к нему, контрольную завалила, я столько лет его любила, конечно, блин, я скучала!
Но он смотрит мне в глаза и будто ищет там что-то. Не понимает. Он же всего этого не знает.
Поэтому говорит:
— А ты? Скажешь?
Разлепляю сухие губы и прохожусь по ним языком. Я много раз мечтала о том, что скажу Ване обо всем, что чувствую, но теперь, когда это действительно уместно, я и слова вымолвить не могу.
Ваня прищуривается, вопросительно дергает головой.
И я выдавливаю едва слышно:
— Я тоже скучала.
Тогда Громов шумно вдыхает, как перед прыжком в воду, и целует меня. Я не совсем понимаю, в какой момент и как он меняет положение рук, но в ту же секунду Ваня опутывает меня со всех сторон. Все, что мне остается, и чего, по правде, я всегда хотела, это поддаться и ответить ему.
То, как он воспринимается на вкус, и те ощущения, которые накрывают меня от этой откровенной близости, начисто лишают меня рассудка. Все, чем я живу в этот момент — это Ваня и мои чувства.
Сначала он очень нежно прихватывает мои губы, как будто пробует, как будто уже забыл. И только спустя время я чувствую его язык. В этот момент мы наконец окончательно соединяемся и смешиваемся, становясь чем-то новым.
Проходят долгие минуты, которых мы не замечаем, потому что полностью отдаемся изучению друг друга. На физиологическом и эмоциональном уровне ищем точки соприкосновения, а находя, стремимся укрепить эту связь.
Просто поцелуй? Неправда. Когда он происходит с любимым человеком, то становится чем-то очень важным. Пусть и расходится с тем, что я себе нафантазировала.
Не привыкшая к таким ласкам, я первая отстраняюсь, оставляя между нами приличное расстояние.
Что обычно говорят после поцелуев? Что делают? Я же понятия не имею!
Хорошо, что Ваня не позволяет мне сильно много думать. Просто обнимает, притягивая обратно к себе. Вздыхает мне в макушку.
Спрашивает почему-то:
— Все хорошо?
— Да.
— Идем?
Я молча киваю ему в грудь. Потом разворачиваюсь и бегу по лестнице вниз вперед него. Чувствую окрыляющее счастье и холодящий ужас от того, что оказалась на территории, которая настолько мне незнакома.
У раздевалки Ваня догоняет меня. Молча помогает надеть куртку, смотрит внимательно, изучающе, очень цепко. Я же все время отвожу глаза. Кажется, мне очень страшно.
— Опять вы? — говорит дядя Сережа, убирая в сторону телефон с очередным сериалом.
— Так уроки кончились! — вырывается у меня со смешком.
Охранник грозит мне пальцем и самодовольно выдает:
— У тебя — нет! Я посмотрел, Субботина.
Бубню обиженно:
— Угу, с чего такая честь?
Он же почему-то смеется. Берет свой телефон и запускает видео. Уже не глядя, машет нам рукой:
— Идите, горемыки. Шучу я. Семь минут до звонка, что ж я, мариновать вас буду?
Мы выходим на крыльцо, и становится очевидным то, что нужно наконец открыть рот, и что-то сказать. Даже если не обсуждать наши отношения напрямую, то хотя бы фоном должно звучать то, в какой мы сейчас точке.
И я действительно поворачиваюсь к Ване, чтобы что-то произнести, но телефон в кармане джинсов вибрирует, и я малодушно хватаюсь за эту возможность. А когда читаю сообщение, меня и вовсе накрывает колючим холодным ужасом.
— Что случилось? — спрашивает Ваня.
— Стефане плохо, просит приехать.
Глава 37
Из такси я вылетаю пулей и по лестнице взбегаю, практически не касаясь ступеней. Только по топоту за спиной понимаю, что Ваня следует за мной. Изо всех сил жму на звонок, даже не потому, что он плохо работает, а просто потому что паникую.
Дверь распахивается довольно быстро. Так же быстро мне становится очевидно, что Стефаня в порядке. На ней ее парадное шелковое кимоно, расшитое золотыми птицамии, в руке уже привычный мне огромный вейп. Пахнет на этот раз арбузом. Волосы собраны в два пучка и подвязаны красной банданой.
Проходит несколько секунд, когда мой ошалевший мозг обрабатывает увиденную картинку. Ваня в это время догоняет и напирает на меня со спины.
Стефа же глубоко затягивается и выпускает в воздух клубы арбузного дыма.
— Привет! — выдает невозмутимо.
Я отмираю и возмущенно повышаю голос:
— Ты с ума сошла?
— Что за вопли?
— А как мне не вопить, Стефаня?! Ты зачем написала, что тебе плохо?!
Она снова затягивается и заинтересованным взглядом окидывает Громова за моей спиной. Я раздражаюсь еще сильнее.
Она переводит взгляд на меня и подает плечи вперед, изображая недоумение:
— Я разве писала, что мне плохо?!
Я столбенею. Потом бросаюсь доставать из кармана куртки телефон. Попадаю, разумеется, не сразу, слишком злюсь.
Открываю наш диалог в мессенджере и поворачиваю смартфон экраном к Стефане. Она жестом фокусника извлекает из кармана кимоно очки с толстыми стеклами, водружает их на нос. Все это, разумеется, неспешно.
Говорит:
— Так ты почитай внимательнее.
— Мне перечитывать не нужно! Ты написала «Геля, чувствую себя плохо, можешь приехать?».
— Нет, Ангелок. Я написала «Чувствую себя не очень. Когда заедешь в гости?». Вот же.
— Это то же самое!
— Ну, — Ваня склоняется над моим плечом, нажимает пальцем на экран телефона, пролистывая диалог, — по правде говоря, это вообще не то же самое.