Не особенно понимая, что делаю, проговариваю губами бесконечное «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Не могут же они оба меня сейчас бросить!
Чувствую, как в грудной клетке зарождается глухое рыдание, которое вот-вот вырвется наружу и начисто лишит меня остатков разума. Я не готова решать это одна!
— Геля? — слышу родной голос с электронной музыкой на фоне.
— Ваня! — выкрикиваю я и сбивчиво тараторю, понимая, что паника догоняет и сдавливает горло. — Мы ушли, мы в каких-то кустах, и с Ариной что-то не то. То есть я знаю, она мой коктейль выпила, а там…
— Что? Геля, я не понимаю.
Вытираю слезы, на этот раз совсем не заботясь о том, что размажу косметику. Шмыгаю носом и говорю едва слышно:
— Туда что-то подмешали, Вань. У нее зрачки размером с футбольный мяч. Я не знаю, что делать, я ей сказала воду пить. И мне очень страшно.
К концу фразы я судорожно перевожу дыхание и будто захлебываюсь.
— Успокойся, хорошо? Где вы, еще раз?
— В кустах. Я не помню, где-то у входа за забором.
— Я сейчас буду.
— Вань! Что делать с Ариной?
— Пусть пьет, — отвечает он резко и отключается.
Я утираю лицо рукавом. Бросаю телефон прямо на землю и концентрируюсь на подруге, которая сидит рядом, свесив голову вниз. Господи, если с ней что-то случится, я просто не переживу.
— Ариш, давай еще водички? Хорошо?
— Суббота, мне жарко.
— Да, моя хорошая, поэтому и надо попить.
Приподнимаю ей подбородок и подношу горлышко бутылки к губам. Она пьет, шумно сглатывая. Потом хмурится и отворачивается.
Я уговариваю. Она снова пьет. Потом хнычет, жалуется, вдруг заходится в беспорядочном смехе. Я опять настаиваю. И так по кругу. Как будто непрекращающийся адский день сурка. Или час сурка. Или пятнадцать минут сурка. Я не знаю, сколько проходит времени, когда начинают трещать ветви вокруг нас.
Я за плечи прижимаю к себе Арину и щурюсь на яркий свет. Меня слепит, и я не вижу, кто это. Что, если Илья? Что мне тогда делать? Кричать, драться? Вокруг даже камней нет, чем мне его ударить?
Я выставляю ладонь, прикрывая глаза.
И в этот момент слышу:
— Твою мать, Энж!
Рыдание, которое так долго томилось внутри, наконец прорывается.
— Бо! — вслепую протягиваю руки вперед. — Это ты, Бо?
Брат порывисто меня обнимает, крепко прижимая к себе. Чувство такое, как будто недостающий кусок пазла встраивается в меня как влитой. Я снова плачу, но на этот раз от облегчения.
Момент моего душевного покоя длится недолго. Бо берет меня за плечи и отстраняет от себя. Яркий свет фонарика меняет направление, и я наконец вижу лицо брата. Он в бешенстве. Машинально пытаюсь вспомнить, когда он последний раз так злился.
— Ты чем думала вообще?
— Я не виновата! — выкрикиваю истерично, хоть и думаю на самом деле совсем иначе.
— Что с ней?
Я чувствую, что под носом мокро, и снова тянусь рукавом к лицу.
Говорю:
— Не знаю, она под чем-то. Там что-то было, в коктейле.
— Алкогольном? — Бо наконец разжимает пальцы, и только теперь я понимаю, что это было больно.
Он подсаживается к Арине, обхватывает ее лицо ладонями, убирает волосы. Обеспокоенно всматривается.
— Да, — говорю, понурив голову, — я воду взяла, пить ее заставляла, но дальше не знала, что делать. Она говорит, что ей жарко. Что танцевать хочет.
Снова всхлипываю и закрываю лицо ладонями. Какой стыд. Как же я виновата перед ней! Перед всеми. Лучше бы меня вообще не было!
— Котенок, ну что ты такое говоришь? — говорит Ваня и берет меня за руки.
— Что? Я это вслух?
— Поня-я-ятно.
— Ребят, я не то чтобы вас тороплю, но нам бы свалить побыстрее. Давайте хоть за угол отойдем?
Я поднимаю голову и вижу наконец, что мы тут не одни. Упираясь в ветки кипенно-белым кроссовком снизу, и локтем сверху, над нами стоит Тарас.
— Привет, Дим, — говорю, чувствуя себя полной дурой. Могу только представить, как мы сейчас выглядим. Сидя на земле в кустах, с размазанным макияжем, в идиотских платьях. Я зареванная, а Арина вообще не в себе.
— Богдан, — говорит подруга со странными интонациями, которых я никогда раньше у нее не слышала, — я так рада, что ты тут.
Я поворачиваюсь и вижу, как она склоняет голову и трется щекой о руку моего брата. Сама в это время чуть приподнимается на коленях и прогибается в спине. Моргнув, резко отвожу взгляд. Замечаю, как парни переглядываются. Ваня поднимается на ноги и за локоть тянет меня вверх.
— Вань, подожди, там телефон, — бормочу невнятно.
— Я заберу, — говорит Дима.
Все вместе мы выходим на дорогу и торопливо идем вдоль забора. Громов тянет меня вперед так быстро, что я постоянно спотыкаюсь, а потом и вовсе пытаюсь затормозить, оглядываясь назад:
— Ой!
— Ой? — с тихой яростью в голосе переспрашивает Бо.
— Там куртки наши. Их Илья унес.
— Илья унес! — восклицает брат, будто сам не верит в то, что говорит.
Громов, не прекращая движения, осекает нас обоих:
— Тихо! Новые купите.
Дальше храним напряженное молчание. Я стараюсь не плакать и успевать за Ваней. Чтобы не думать о том, что натворила, концентрируюсь на том, что вокруг меня. На красивых домах, большинство из которых молчат этим вечером темными окнами. На высоких соснах вдоль дороги. На свежем воздухе. На том, как Ваня сжимает мое запястье. Мы все еще вместе? Сегодняшний вечер не все еще испортил?
За каким-то поворотом мы наконец останавливаемся. Ваня отпускает, и я приваливаюсь к чужому металлическому забору.
— Когда он будет? — спрашивает Бо у Тарасова.
Тот смотрит в телефон:
— Через пять-семь минут вроде бы.
Я запрокидываю голову, втягиваю в себя хвойный воздух. Смотрю в темное небо. Здесь звезды заметно ярче, чем в городе.
Спрашиваю бесцветно:
— Кто?
— Брат мой. Заберет нас на тачке.
— А где Арина?
— Гель, все в порядке, — Ваня подходит и снова берет меня за руку.
Большим пальцем он гладит косточку на запястье, и это движение почему-то очень меня удивляет. Разве он не должен быть зол так же, как брат?
— Где она?
— Богдан отошел с ней, — указывает рукой куда-то в сторону, — надо желудок промыть.
Я бормочу:
— Я не догадалась.
Подаюсь вперед, отлепляясь от забора. Смотрю вниз, на свои колени, они перепачканы землей. Поднимаю голову и говорю:
— Ты меня разве не бросил?
— А ты разве этого хочешь? — спрашивает Ваня.
Я снова всхлипываю, и он прижимает меня к себе так крепко, что, кажется, кости сейчас затрещат. Я срываюсь и начинаю рыдать ему в грудь, не сдерживаясь.
Вою скорее как животное, а не человек.
— Прости меня, — выдавливаю наконец.
Громов не отвечает. Снова прислоняет меня к забору, плещет на руку водой из бутылки, умывает меня.
Зажав мой нос пальцами, говорит:
— Сморкайся.
— Ты что?! Не буду.
— Геля, — угрожающе проговаривает он, — делай.
Аккуратно дую носом и наблюдаю за тем, как он споласкивает руку из бутылки.
Разве можно было представить большее унижение? А ведь хотела выглядеть идеальной девушкой.
Тут я слышу сначала шелест, потом шорох гравия, и на дорогу в свет фонаря выходят Бо и Арина.
Я бросаю взгляд на подругу, снимаю с руки резинку для волос и протягиваю Бо. Он берет ее и говорит мне едко:
— Охренеть как продуманно. Как и все этим вечером. Спасибо, сестренка.
Пока смотрю, как он неумело собирает кудри Арины в пучок, мои глаза снова наполняются слезами. Мамочка, прости. Я так виновата.
Глава 49
Ваня
Геля выглядит такой маленькой и беззащитной, что сердце болезненно сжимается. В красивом платье, с грязными коленками, заплаканная. Стоит, подпирая забор и зябко обнимает себя за плечи. Блин. Вот же дебил! Снимаю с себя куртку и накидываю ей на плечи. Геля поднимает на меня взгляд, словно не понимает, что я делаю. Я аккуратно беру ее за руку и продеваю в рукав. Проделав то же со второй рукой, застегиваю пуговицы. Аккуратно беру ее за подбородок и целую в губы. Она почти не отвечает, только вздрагивает. У меня в груди все тугими узлами закручивается. Девочка моя бедная, так сильно напугалась.