Репетиции начинались в замедленном темпе, днем, без тяжелой техники, отработка шла ночью, с полной боевой выкладкой с протаскиванием огромных «бергенов» через задраенные люки (чтобы минимизировать затопление при попадании в корабль). И войскам, и корабельным экипажам необходимо полностью освоить все это. Пилоты и рулевые десантных судов должны были пройти через эти процедуры, пока все не смогут выполнять это без задержек, в темноте, в плохую погоду и бурном море, и, возможно, под огнем противника.
В действительности высадка 21-го мая в Сан-Карлосе задержалась из-за многих непредвиденных трудностей — например, один из десантников упал в десантное судно и сломал таз. Без практики на Вознесении, эти задержки затянулись бы до следующего дня, с несомненным фактом, что набитые войсками корабли были бы поражены аргентинскими ВВС. Для предполагаемой высадки я должен был находиться в вертолете, далеко впереди атакующей волны, наводя корабельную артиллерию и удары «Харриеров» на позиции противника. Мы практиковались в полетах, которые давали бы вертолету шанс выжить, позволяя мне засечь цели. Это включало тошнотворные развороты и пикирования, в то время как полет действительно проходил на очень низкой высоте.
ПНГ-1 выбралась наружу и мы, как только смогли, отправились с «Сэра Персиваля» на остров, чтобы совершить еще один долгий марш-бросок по палящей жаре, пострелять из нашего оружия на импровизированном полигоне и раздобыть лишний обед на борту «Канберры». Нам было приказано перебраться на «Фирлесс», но мы не могли сделать это немедленно, так как наше оборудование все еще было похоронено в трюме «Сэра Персивалая», а по программе перераспределения его нельзя было «выкопать» из этой кучи еще несколько дней.
Были моменты паники, когда нам сообщили что «Фирлесс» ушел на юг, в том числе и тогда, когда наш источник дезинформации думал, что его обычный выход для пополнения запасов воды в море (чтобы получить чистую морскую воду для опреснителя) был отходом в Южную Атлантику. В этот раз ПНГ-1 была буквально брошена дрейфовать на нашей «Джемини» ночью без топлива в одной миле от Вознесения.
Но в конце-концов нам удалось вытащить наше снаряжение с автомобильной палубы «Сэра Персиваля» и доставить на «Фирлесс». Мы последовали за ним на нашей лодке, прощаясь со всеми друзьями, которыми успели обзавестись. На «Фирлессе» большое количество офицеров из штаба 3-й бригады коммандос заполнило все обычные офицерские помещения. Поэтому нас поместили в кубрик на палубе «для прочих чинов» — «Четыре Майк Один» (4М1).
Естественно, всякий раз, когда на палубе устраивали пожарную тревогу, 4М1 был именно тем кубриком, куда бросали дымовые шашки или «случайно» залетали с пожарным шлангом. Офицеры, особенно армейские, считаются законной добычей для моряков.
В какой-то момент всей этой сумбурной деятельности, я должен был быть на борту лайнера «Канберра» для участия в командирской группе, организованной подполковником Гербертом «Эйч» Джонсоном, командиром 2-го десантно-парашютного батальона. Как незнакомый человек в большой группе десантников, я тихо поболтал с парой людей, которых знал, а, затем, встал со всеми остальными, когда прибыл командир. Это был маленький, похожий на терьера, человек, обладавший огромной энергией и оживленно со всеми беседующий. Кто-то хотел познакомить его со мной, но он казался рассеяным, так что, вероятно, он не обратил на меня внимания. Поэтому когда он удалился, чтобы заняться более неотложными делами, я, прежде чем вернуться на нашей «Джемини» в менее подходящую, но более привычную обстановку корабля-дока «Фирлесс», отправился на большой и цивилизованный обед за столом 148-й батареи.
Несмотря на то, что 4М1 была регулярно поливаема водой и очень переполнена, физически она была более удобна, чем каюта на дружелюбном старом «Сэре Персивале». Я спал на верхней из трех коек, прямо над незнакомым военным падре, который не мог вынести жизни в тесноте (и ему нашли более подходящее жилье). Нижняя койка принадлежала адъютанту бригадира Джулиана Томпсона, который был гораздо умнее всех нас (это было нетрудно) и гораздо серьезнее (это тоже было не так уж трудно) и у него было, как мне показалось, самое великолепное имя Монтефиори. Я читал комическую, но очень фривольную книгу писателя с псевдонимом «Кирилл Бонфиглиоли», который тоже мне нравился. Ошеломленного падре сменил, улегшись подо мной «валетом», жизнерадостный военный инженер, капитан Тревор Уилкинс, компьютерный фанат, которого я знал еще с тех времен, когда был курсантом в Сандхерсте. Жена Тревора присылала ему компьютерные журналы, которые он оставлял в кают-компании для остальных. Тревор не замечал, что она заполняла рекламные купоны личными сообщениями пока, конечно, мы его не поймали. Тревор украсил свою койку ими, словно флагами.