Вполне понятно, что он находил весь этот отчаянный опыт немного затруднительным для восприятия, и, поэтому, поддерживал себя парой-другой глотков в течение дня. В результате, его память о заказанных блюдах оставляла желать лучшего, особенно к вечеру. Поэтому, чтобы его клиенты были счастливы и не испытывали неловкости и при нашей поддержке он приносил по одному всего для каждого, и если вы с этим не могли справиться, то просто оставляли. Насколько мы могли заметить, чувство равновесия с тарелками ему не изменяло если только не он был виноват в громких ударах, которые время от времени доносились из кухни. Мы смогли пройтись по винной карте (за небольшие деньги), которая была весьма познавательной.
Мы очень старались наилучшим образом использовать превосходный коктейль-бар потому что он там был, и мы чувствовали, что должны это сделать. Но, к огорчению барменов, которые стремились показать свои навыки создания напитков, мы на самом деле не были готовы к этому. По вечерам, выпив пару пинт пива, а, затем, за ужином, вина, я тихонько растворялся в тишине Кентербери-корта. Моя пищеварительная система была явно расстроена, так что большую часть путешествия я лежал на дне, то появляясь, то исчезая.
При обычном распорядке я оставался в постели до обеда, затем вставал и бегал. Или вставал для организованного 148-й батареей цикла упражнений, который выполнялся по взаимному согласию каждое утро в течение часа, возвращался в постель и выходил к чаю для еще одной пробежки, а, затем, шел на обед. Иногда я вообще ничего не мог есть, и выживал на каолине и морфе. Я сожалел о тех днях на хребте Бигля, когда, игнорируя неодобрение Ника Аллина, не использовал таблетки для обеззараживания воды.
В течении следующих нескольких дней на борт поднялись и обосновались другие подразделения. За редким исключением, они составляли основную часть 3-й бригады коммандос, большинство из которых мы очень хорошо знали. Это было время для воссоединения не только с теми, кого я не видел с самого начала операции «Корпорация», но и с теми, кого не встречал уже много лет. Иногда вечером случались неизбежные трогательные сцены, часто под руководством пилотов воздушной эскадрильи 3-й бригады коммандос. Они выпивали за роялем, который был очень плохо настроен и заглушался еще более худшим пением. Я не всегда испытывал энтузиазм по этому поводу это было похоже на клуб ВВС в военном фильме.
Но наряду с выпивкой, на протяжение всего путешествия обратно в Англию, было много серьезных разговоров почти постоянно делились опытом, сравнивали и анализировали. Однажды вечером, в баре «Воронье гнездо», мы участвовали в одном таком алкогольном разборе операции. Вилли Маккракен очень громко осудил принятое в первую ночь основной атаки решение — прекратить артиллерийский огонь, чтобы застать противника врасплох. Но эта «тихая» атака не только позволила коммандос безопасно сблизиться с противником, она оставила аргентинскую оборону нетронутой и способной сражаться. Британские части были вынуждены отступить, что в ночное время является опасным маневром, чтобы позволить обрушить артиллерийский огонь. Но урок был усвоен. Всем последующим атакам предшествовала полноценная «шумная» артиллерийская подготовка.
Вилли жаловался на это и не заметив что все остальные внезапно замолчали, громко заявил, что политика «тихой атаки» была «Совершенно преступным решением… Совершенно преступным!».
В этой тревожной тишине прозвучал один-единственный голос:
«На самом деле, Вилли, это было мое решение…»
Бригадир Джулиан Томпсон поднялся по трапу с другой стороны бара, спровоцировав внезапную тишину:
«И еще, — добавил он, — Я должен сказать, что Вы абсолютно правы.»
Никто толком не знал, как отреагировать кроме Вилли:
«А, бригадир…,- ответил он, — Я рад что Вы здесь. Есть еще пара вещей, которые я хотел бы с Вами обсудить…»
При этих словах все дружно расхохотались, и Вилли угостил бригадира Джулиана выпивкой хотя дело вполне могло принять и другой оборот.
За день до отплытия майор Брайан Армитидж, получивший тяжелую травму спины в результате серьезного подрыва на аргентинской мине, был доставлен на борт и помещен в лазарет. Он выглядел достаточно хорошо, но ему было больно. Он не мог смеяться без дискомфорта и изо всех сил старался не казаться обеспокоенным тем, насколько полно он сможет восстановить здоровье. Брайану предстояли недели полной неподвижности в постели, а затем шесть недель в гипсовом цилиндре, чтобы кости снова срослись. Мы поняли, что он был обеспокоен тем, что все его естественные функции могли быть нарушены, поэтому несколько экземпляров журнала «Мэйфайр»[39] были срочно отправлены в лазарет. Полк был очень доволен, когда Брайан дал понять, что теперь у него на одну заботу меньше. Персонал лазарета «Канберры», которому помогали врачи Королевского медицинского корпуса и военно-морского флота, оказывал энергичную и дружелюбную помощь примерно дюжине раненых, возвращавшихся с нами. Мы старались каждый день в разное время спускаться в лазарет, чтобы увидеть Брайана. Вокруг его кровати всегда собиралась приличная толпа и мне казалось, что он развлекает меня больше, чем я его.