Через неделю я понял, что затея моя безумна. В одну и ту же воду дважды войти невозможно. Невозможно потому, что она течёт и постоянно изменяется.
Вот так и время, и жизнь. Наверное, нельзя так вот запросто, по собственному желанию, попадать в сказку, когда тебе захочется.
Грустно, но сказка закончилась. Нужно жить дальше в реальной жизни.
Придя к такому решению, я расстелил карту, и прикинул маршрут, который пролегал через болото, потом лесами выводил меня к железной дороге.
Через два дня я шагнул с пружинящего ковра болотистой почвы на твёрдую землю, вступив в сосновый бор.
Прежде чем войти в лес, я оглянулся на простор бескрайнего болота, помялся, неуклюже махнул кому-то рукой, сам застеснялся своего поступка и решительно поправив рюкзак, направился в лес.
Стояло жаркое и весёлое лето, а на сердце у меня было зябко, пусто и одиноко.
Увы, сказка закончилась.
Я всё дальше уходил от болота, углубляясь в лес...
Глава вторая
Избушка. Фомич...
К этой крохотной, кособокой избушке я вышел, когда уже изрядно потемнело. Избушка оказалась очень кстати. Я как раз окончательно понял, что основательно заплутал, и двигался вперед из чистого упрямства, на самом деле уже не отыскивая даже дорогу, оставив это до утра, а выбирая подходящее место для ночёвки. Надвигались сумерки, и продолжая лезть в лес наобум, я рисковал заплутать ещё больше.
К тому же, высверкивая дальними бесшумными молниями, надвигалась гроза, по всем признакам, весьма нешуточная. Всё это превращало перспективу ночевки под открытым небом в очень сомнительное мероприятие.
Избушка стояла на горке, а под горкой протекал ручей, из которого я напился, умылся, и предусмотрительно, чтобы не спускаться ещё раз вниз, набрал воды в котелок. После этого поднялся по пологому склону.
Людей в этих краях не бывало, судя по всему, много лет. По крайней мере, не было видно ни одной тропинки, ведущей к избушке. Так что мне пришлось повозиться, протаптывая себе дорожку через заросли вымахавшей выше меня ростом крапивы, которая сильно изжалила руки, и даже по щекам мне от неё досталось. Но все же упорство моё победило. Я осилил крапиву, подошёл к крыльцу, сбросил рюкзак и огляделся.
Вид избушка имела нежилой. На заднем дворе, заросшая гигантскими лопухами, темнела покосившаяся низкая, сильно разрушенная ограда и густые заросли высокого кустарника. Сразу под горой, за кустарником, к избушке стеной придвинулся лес, чёрный и молчаливый перед грозой. Даже немного жутковатый...
Осторожно ступая, я поднялся на подгнившее, на каждый мой шаг отзывающееся жалобным протяжным стоном крылечко. Открыл на удивление легко поддавшуюся дверь и, слегка пригнувшись, вошёл.
При свете карманного фонарика мне удалось рассмотреть, что вся избушка состоит из одной комнаты, добрую треть которой занимает большая русская печь, и заботливо уложенные сбоку от неё дрова, сверху которых лежала предусмотрительно приготовленная для растопки берёзовая кора.
Вдоль стен стояло несколько широких скамеек, на одной из них небрежно сваленные лежали овечьи шкуры, и я с радостью подумал, что спать придется не в спальнике на голой земле, а почти с комфортом и в тепле.
В углу пристроилась этажерка, накрытая вязаной салфеткой. Я был очень удивлён, встретив здесь предмет мебели, про который я уже за давностью лет позабыл.
На ней красовался старинный радиоприёмник, я такие только в старых фильмах видел: здоровенный такой ящик. Около тщательно задёрнутого цветастыми занавесками окна стоял самодельный стол, сбитый из толстых досок. Сработанный мощно и грубо, он всем своим видом внушал непоколебимую уверенность в том, что простоит, не пошатнувшись тысячу лет. На столе тускло поблёскивала стеклом лампа "летучая мышь".
Я качнул её, и к моему удивлению в ней забулькало, заплескалось. Открыв лампу и подвернув фитиль, я попробовал поджечь его. Фитиль загорелся! Загорелся на удивление ровным, без копоти, светом.
В этом блёклом, но всё же хоть каком-то, свете живого огня избушка ожила, в ней как-то сразу потеплело, не то, что при свете электрического фонарика. Погасив его, в целях экономии батареек, я подошёл к этажерке и повертел ручки приемника.
Я вертел их просто так, из праздного любопытства, но приёмник вдруг ожил, в нем что-то щёлкнуло, загорелся круглый зеленый глаз, раздался легкий хрип.
От неожиданности я едва не отпрыгнул. Судя по отсутствию тропы, изба была брошена очень давно. До ближайшего села, из которого я пришёл сюда, километров пятьдесят, если не больше, и когда я выходил оттуда, заметил по дороге поваленные, полусгнившие столбы, к тому же без проводов. Около самой избушки я вообще никаких проводов не заметил. Но, тем не менее, приёмник ожил и потрескивал, и посвистывал частотами...
- Может, на батарейках? - мелькнула шальная мысль.
Но тут же я сообразил остатками разума, что в этот ископаемый ящик просто некуда вставлять батарейки.
Приёмник пыхтел и булькал, явно желая высказаться, вопреки всем законам физики и логики. Я повертел верньер настройки. На всех частотах был шорох и свист. Я загнал бегунок шкалы до отказа влево, он ушел, ускользая за оконце шкалы настройки. Опять раздался щелчок, и отчётливый голос сказал, откашлявшись:
- Ещё рано...
Я вздрогнул и замер, вслушиваясь, но больше ничего, кроме шороха и свиста, не услышал.
Решив, что всё это мне просто показалось, я выключил приёмник и пошёл к печке распаковывать рюкзак.
Перелив часть воды во второй котелок для чая, поставил на печку воду для каши, достал крупу, тушёнку, отнёс на стол миску, ложку, кружку, хлеб, жестянку с чаем. Потом наколол походным топориком лучину, положил вместе с берёзовой корой под дрова, заботливо уложенные в печке, и поджёг.
Я достаточно опытен в походной жизни, ещё со школы увлекаюсь туризмом, но мои навыки кострового не помогли мне в разжигании русской печки. И дрова были сухие и звонкие, и кора, и лучина загорались быстро и весело, но стоило прикрыть дверцу печки, как всё моментально гасло, дым валил в комнату.
Что я только не делал! Я и растопку перекладывал, и дрова тоже, и в печку дул старательно, - ничего не помогало...
- Не, братка, так у тебя дело не сладится. Открой заслонку, угоришь...
- А ты почём знаешь? - увлечённый растопкой, не очень вежливо фыркнул я.
И тут же опять едва не подпрыгнул, хватаясь за топорик и оглядываясь...
Он стоял, прислонившись к косяку прямоугольной двери, вырисовываясь тёмным силуэтом. Я готов был поклясться, что закрыл за собой дверь, но сейчас она была распахнута, а я даже не слышал, чтобы её открывали. Мужчина стоял на пороге, не делая попыток войти. Разглядеть его в лицо было невозможно, он стоял в темноте, не переступая порог, но мужик был крупный, рослый и плечистый.
- Я-то знаю... - с усмешкой, непонятной мне, ответил он на мой вопрос. - Открой заслонку, увидишь, сразу всё будет хорошо... Ты что, испугался меня? - спросил он, заметив мою нерешительность.
- А что мне тебя бояться? - храбрясь, ответил я.
Хотя, конечно же, если и не напуган, то насторожён был, это точно.
Откуда в этой ночной глухомани, в грозовую ночь, взяться человеку?
"Может, дезертир, или преступник беглый?" - пронеслось у меня в голове.
- Да не сомневайся ты, - добродушно, хотя и бесцветным голосом, сказал мужик. - Я своё отбегал. Мне бегать не от кого, да и не откуда.
- Извини, - смутился я. - Это я про себя подумал, да видно растерялся и вслух сказал. А что мне бояться? Что с меня взять?
- Я и вижу, что ты никого не боишься, - невидимо усмехнулся гость. Даже в избу не приглашаешь
- Извини, - совсем сник я. - Говорю, растерялся... Заходи, конечно. Сейчас чайку можно попить, а по случаю знакомства и покрепче найдем кое-что... Меня, кстати, Дмитрием зовут... А тебя?