— Черт тебя возьми! Ты где работаешь? В убойном отделе или в цветочном ларьке? Убили человека, неужели, кроме паспортных данных, о нем больше ничего не удалось раскопать? За что убили, кто? Ну, кто убил, мы, допустим, и сами знаем… — Я осеклась, сообразив, что сболтнула лишнее.
— Интере-есно… И кто же?
— Бандиты, — торопливо пояснила сообразительная подружка. — Разве законопослушные граждане станут палить в живого человека? Следовательно, и убитый был бандитом, и те, кто его убил, — тоже.
— Вы даже в курсе, что его застрелили, — раздумчиво протянул Игнат.
Было очевидно, что мы с Манькой у него, как говорится, «под колпаком». Капитан определенно знает больше, чем говорит. Думаю, он догадался, что две бомжихи из контейнера, о которых судачит все отделение, сидят сейчас перед ним. Ну, разумеется, раз в отделении лежат протоколы задержания и допроса нас с Манькой, да еще подписка о невыезде в придачу! Зря я затеяла этот разговор, ох, зря! Подумаешь, только паспортные данные. Можно ведь и самим все выяснить… Сейчас суровый капитан начнет сетовать на неуемное любопытство некоторых девушек, влекущее за собой целую кучу проблем.
В ожидании нравоучений я, втянув голову в плечи, со вздохом опустилась на табуретку. Однако Игнат не спешил наставлять нас на путь истинный. Вместо этого он почесал за ухом и неожиданно произнес:
— Ну, пойду я, пожалуй. Мне еще на работу надо заглянуть. Мань, проводишь?
Маруська скривилась, но провожать все-таки пошла. Хлопнула входная дверь, и в квартире повисла тишина.
— Все ясно, — констатировала я, — проводы затянутся, скорее всего, до утра. Что ж, мавр сделал свое дело…
Пока я наводила порядок на кухне, мысли крутились вокруг рассказа Серафима Карловича о копье. Вещица занятная, что и говорить. И история у нее богатая. Только вот как она в России оказалась, да еще в кармане у Корнилова Сергея Владимировича, несудимого уроженца Москвы? Насколько помню, Карлович говорил, будто копье хранится в каком-то там замке сокровищ в Вене… При воспоминании о Вене у меня в голове опять что-то щелкнуло, как и на встрече с антикваром, но ни во что толковое оформиться не успело.
— Безобразие! — разозлилась я и даже топнула в досаде ногой. — Просто какая-то старая склеротичка. Интересно, какие таблетки надо принимать от памяти, вернее, для памяти?
Перемыв всю посуду, я вдруг обнаружила, что совершенно не знаю, чем себя занять. Телевизор смотреть? Было бы что, а то там одни сериалы с одними и теми же актерами и похожими сюжетами. Книжку почитать? Боюсь, я не смогу сейчас следить за хитросплетениями даже самого простенького сюжета. Может, заняться каким-нибудь рукоделием?
Тут взгляд мой упал на зелененький листок бумаги, одиноко лежавший на столе. С минуту я на него моргала, а потом все-таки решилась:
— Поеду. А что тут такого? 4-я Кабельная рядом, Маньке сейчас не до меня, — надеюсь, у них с Игнатом процесс примирения идет полным ходом. Не сидеть же остаток вечера дома?!
Сборы не заняли много времени, и вскоре я уже ехала в направлении дома убиенного юноши.
Дверь мне открыла пожилая женщина в черном платке. Ее лицо носило явные признаки слез. «Наверное, это бабушка Сергея, — догадалась я. — Уже знает, что внука убили. Неудобно как-то! У человека такое горе, а тут я приперлась. Но ведь не ехать же обратно»?
— Вы к кому? — негромко спросила женщина.
— К вам, — печально улыбнулась я и, не дожидаясь приглашения, переступила порог.
Обстановка в квартире была очень скромная. Я бы даже сказала, нищенская, да и сама квартира всеми своими стенами молила о ремонте. Зеркало в прихожей закрывал кусок темной материи.
— Проходите на кухню, пожалуйста, — пригласила женщина.
В крайнем смущении я приняла приглашение. На кухне царила та же бедность, но было очень чисто. Видно, хозяйка изо всех сил старалась обустроить дом и поддерживать в нем чистоту и хотя бы видимость уюта, даже несмотря на явную нехватку средств.
Женщина устало опустилась на облезлый деревянный стул.
— Присаживайтесь, — указала она мне на точно такой же.
Когда я пристроила свои кости на жесткой деревяшке, хозяйка пристально посмотрела мне в глаза:
— Вы насчет Сереженьки пришли?
— Да…
— Но вы не из милиции.
— Нет…
— Значит, из этих. Маруха, — таинственно молвила женщина.
Я, признаться, почувствовала себя тупее амебы. Из кого это «из этих»? И кто такая маруха? Судя по презрительной интонации, с какой было произнесено слово, это все-таки что-то малоприятное, поэтому я сочла возможным оскорбиться.