Вот только о чем говорить…
Они несколько дней шушукались с Митькой. Ничего подходящего не могли придумать. А дело-то было стоящее, только бы знать, о чем говорить…
Вася-сельповский за это время не раз попадался ребятам навстречу:
— Ну, молодые люди, когда придете ко мне за покупкой? — спрашивал весело, и ухмылочка не сползала с его лица. — Только теперь уж, может, и ни к чему? Шум улегся, смирились с пропажей Негановы. Но если надумаете… — Вася делал рукой приглашающий жест.
Ребята торжествующе переглядывались: подожди, придет час… А Вася, подозревая их в чем-то, насмешливо поучал:
— У мамок тянуть не вздумайте. Мамки дерутся больно, — и на всякий случай предупреждал. — Я ведь поинтересуюсь у них, откуда деньги возьмете.
Ну, не на таковских напал! Все Полежаево будет знать, откуда к ним деньги приплывут. Тогда посмотрим, что запоешь…
Но вот задача! Шура Лешукова — позвонили ей — с ходу наговорила, а они битых четыре дня советовались между собой и не могли выбрать подходящего варианта.
— Давай о пионерском сборе расскажем, — предлагал Вовка.
— О каком?
— Ну, на котором сказки читали… Помнишь, как всем понравилось?
— Так это же когда было… Зимой еще… А в газету надо про сегодняшний день.
— Ну, тогда… как грибы собираем.
— А как?
Действительно, как? Тут и на десять копеек не наберется слов. Сходили в лес, принесли по корзине — и рассказывать не о чем.
И все-таки у Вовки светлая голова! Прибежал вечером к Митьке.
— Придумал!
Митька и верить ему боялся. Сколько уж всего перебрали, и оказывалось зря. А тут все же заволновался, потому что таким уверенным Вовку еще не видел.
— Мы про твою маму расскажем! Что она хорошо работает… Что председатель колхоза вручил ей премию…
— Так не только ей.
— А мы и другие фамилии назовем. Ты только узнай у нее, по сколько литров она надоила от каждой коровы… Без цифр они с нами и разговаривать не будут. Достанешь цифры?
— Достану.
— Ну, то-то же… А я уж в школе окно приготовил, обе задвижки открыл.
— А если учительская на замке? Телефон-то в учительской…
— Ты что? Как с луны свалился. Они же ключ над косяком прячут. Табуретку придвинул — и все. С приветом.
И Вовка, довольный, понесся домой. Дело было уже почти в шляпе.
В школе остро пахло свежей краской. Митьке хорошо, он остался стоять у угла на карауле, а Вовка, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не чихнуть, пробирался в учительский кабинет. Ноги липли к накрашенным, еще не совсем просохшим половицам.
Вовка снял телефонную трубку и чуть не вздрогнул от резкого голоса, резанувшего по уху:
— Пятый!
Он испуганно положил трубку назад. Какой пятый? Потом догадался, что это телефонистка на станции назвала свой номер, и снова взял трубку.
— Пятый.
— Дайте редакцию, — неуверенно попросил Вовка, и вот уж другой женский голос устало проговорил:
— Слушаю вас! Антипова.
Вовка немного замешкался, и женщина раздраженно поторопила:
— Слушаю вас! Что вы молчите?
— Я сейчас буду говорить. Вы записывайте, — сказал Вовка, облизывая ссохшиеся губы.
— А что вы будете говорить? — насмешливо поинтересовалась женщина.
— Про Митькину маму.
— Мальчик, здесь не детский сад, — строго сказала женщина.
Вовка насупленно затих. Молчала и женщина.
На линии что-то пощелкивало и гудело.
— Тетенька, — решился Вовка. — Я немного наговорю, только на три рубля.
На том конце провода повесили трубку. Частые гудки оглушили Вовку. Он постоял расстроенно и тоже повесил трубку.
Хоть бы спросила о чем-нибудь, а то и разговаривать не стала. Наверно, Вовка неправильно что-то сказал. Ну, конечно, неправильно! Надо было фамилию сразу назвать, про Микулину, мол, Надежду Матвеевну, а также и про других доярок колхоза имени Жданова. А он: «Про Митькину маму…» Эх, тюха-пантюха… Придумал тоже…
Митька подпрыгивал на улице под окном, льнул лбом к стеклу. Вот ведь и не поверит еще, не звонил, скажет, струсил.
Не попробовать ли еще разок? Эх, была не была…
И когда Митькино лицо снова оказалось на уровне нижнего переплета рамы, Вовка снял трубку.
— Пятый.
Ну, с телефонисткой-то проще, а вот как быть с той…
— Редакцию.