– Ну, пропусти через меня ток, и моё сердце разок, да стукнет, – сказала темнота непринуждённо.
– Нет, вы, видимо, не поняли… я живой, я мыслю.
– Ага, знаем мы эти ваши «я мыслю – значит, существую». Автор, кстати, тоже тут разводил эту демагогию. А сейчас вот, – темнота замолчала, видимо, куда-то указывая, – на доске почёта.
Тут мне стоит оговориться. Я думаю, во мне, где-то глубоко внутри, сидит та сила, которая всегда будет против моего счастья. Именно она посреди моей пламенной речи задаёт мне вопрос: «А как это у тебя получается?». Шальная мысль, которая, вероятно, и губит канатоходца, которому оставался всего один шаг до другого края пропасти. Какое-то ехидное сомнение, которое тем азартнее налегает на меня, чем сложнее ему себя внушить. К чему это я? Сейчас внутри меня что-то затрепетало.
– Нет, это просто смешно, да вы и сами это понимаете… Я страдаю, я хочу, я чувствую. Сейчас – страх не объясниться должным образом перед вами. Немного тревожусь о будущем, немного грущу о прошлом, томлюсь на слабом огне настоящего. Мне холодно, я хочу домой. Дома, непременно, захочу бросить всё к черту и уехать из города. Уехав, буду скрестить обратно в город. Сторонюсь людей, но встретив, в них растворяюсь. Понимаете?
Тишина. Кажется, я смог поставить на место некомпетентного сотрудника.
– Мальчик мой, – разверзлась тишина, – если ты можешь подёргать себя в известном месте и на секунду ощутить связь с космосом, это ещё не говорит о том, что ты жив.
«А как у тебя это получается?» – прорезался голосок в моей голове. Стало слишком темно, слишком душно, слишком страшно. Темнота уходила в бесконечность, была всем и ничем. Границы между пустотой и мной больше не было. От слов остались одни только сухие корки, забившие моё горло. Трясущейся рукой я вынул из кармана фонарик и нажал на кнопку. За мгновение перед тем, как фонарик погас, я увидел мужчину в чёрном плаще поверх коричневого вельветового жилета и лопату на столе перед ним. Кажется, он был живым. Лампочка в фонарике перегорела, и всё погрузилось во мрак, безотносительный и… умиротворяющий.
Часть II: Похоронная свадьба
На днях я женюсь. Она работает в моём отделе, мы познакомились у принтера. Вита, вместе с какими-то экселевским таблицами, печатала стихи, мы разговорились, и я проводил её до рабочего места. Под монитором её компьютера ютились фигурки с непропорционально большими головами: Джокер, Человек-паук, Дэдпул и прочие. Под прозрачной клеёнкой был целый коллаж: листок с табулатурой для укулеле, фотка оголённого по торс Кайло Рена из «Звёздных войн», портретик, насколько я понял по одноглазому прищуру, Тома Йорка из Radiohead, выполненный карандашом, и несколько стихотворных клочков. Рядом с улыбчиво-страдальческим ликом Цветаевой было:
А кругло вырезанный Гумилёв вещал:
Я крякнул, сдерживая смех. Вита, увидев, куда я смотрю, улыбнулась и продолжила вырезать Бродского. Рядом с ним она прилепила только одну строчку: «Пространство сделано из коридора».
Вита не помнит, как давно она здесь работает. Она говорит, со временем все здесь начинают забывать своё прошлое. Да и о будущем думают всё меньше и меньше. Она права. Я ничего вроде пока не забыл, но, когда пытаюсь вкусить воспоминания, они жмутся к стенкам сознания, как кофейная пенка, которая всё никак не идёт в рот. Мне кажется, со мной произошло что-то очень важное, но событие это потеряло вкус, обесцветилось за повседневностью и стало незаметным, как воздух
Смерть Вите к лицу: мраморная кожа, перламутровые глаза, тонкие, как ивовые прутики, руки, бурьян чёрных волос. Шагов её бледных ножек никогда не бывает слышно. После работы я провожал Виту, и мы шли бесконечными коридорами до её комнаты. Моя была на той же ветке, только на другом её конце. Мои глаза выцветают, но зато от темноты вокруг теперь не так в них рябит. Иногда кажется, что в лёгкие набилась пыль, а жизнь катится с гнусавым скрипом, как тележка с никому не нужным китайским барахлом – по душной электричке. Изо дня в день, из вагона в вагон. Ещё временами ловлю себя на мысли, что ничего не чувствую. Только холод внутри, от которого даже не хочется укрыться. Всякая моя эмоция болезненна и нервна. Всякое желание пеленает нежная рука безразличия. После работы моё тело идёт спать. А по ночам я просыпаюсь от того, что по мне ползают чужие руки. Открываю глаза и понимаю, что это мои. По ним расплываются лиловые пятна. Наверное, отлежал. Спросил об этом Виту, она сказала, что всё нормально – я просто умираю.